Скорпион

Подступая к месту временного обитания, замечаю лейтенанта Татарчука. Он дежурит в стареньком отечественном авто «Жигули», в его руках открытая консервная банка:

— Капитан, будешь морскую капусту? Очень полезна. Железа много, как в яблоках.

— Лучше яблоки, — усаживаюсь на переднее сидение.

— Не, в капусте качественнее.

— А ты чего тут?

— Тебя жду, чекист, — отвечает. — Ищут вашу персону, — и при помощью раскладной вилки подносит к лицу промасленный подарок моря. — С ног сбились, так ищут.

— Кто? — морщусь. — Как можно жрать это, Вася?

— Говорю же, полезно, железа много, — и шутит. — Можно служить без бронежилета.

— Кто ищет? — повторяю вопрос.

Оказывается, руководство уже как час рвет и мечет: к генералу Иванову прорвалась подполковница (бывшая) Милькина с диким утверждением, что её любимый внук был подвержен насилию во время допроса капитаном Синельниковым.

— Врет эта подполковница (б), — зевнул я. — А кто ещё по мою душу?

— Собашниковы.

— Ну да? — не верю.

— Ну не тебя пока конкретно, а того, кто с Анастасией в «Парусе»…

— И что?

— Могут выйти на тебя, капитан.

— И что?

— Ничего, — с раздражением отбросил консервную мину в урну: мирная тишина лопнула, будто мы и вправду рванули ОЗМ-72. Куриное племя курортников привычно прыснуло в стороны. — Не рекомендуется трогать Собашниковых, — проговорил сквозь зубы.

— Почему это?

И получил ответ: братья хозяева города по той причине, что находятся под крышей исполнительной власти, которая принадлежит Каменецкому Льву Михайловичу.

— Понятно, — сказал я. — Только не понятно, кто такой, этот Каменецкий?

— Мэр, — плюнул Татарчук. — Жидок ещё тот. Держит банк «Олимпийский» и там крутит бюджетные средства, превращая их в свои. Мы хороший компромат нарыли.

— И что? — удивился. — Почему за яйца не взяли олимпийца?

— Капитан, ну ты даешь, — присвистнул юноша. — Тут все повязано морскими узлами. Да и люди у него в столице нашей родины.

— Участники олимпийского движения? — передернул плечами.

— А тебе-то зачем все это, капитан?

— Мне? Да так, для общего развития, — черт, забылся, я ведь грошовый пинкертон, а не КРУ при администрации Президента. Надо быть осмотрительнее не только при исполнении своей секретной миссии, но даже при уличной трепотне. — Ладно, черт с ними, — и выбрался из машины. — Пойду сдаваться, Васек.

— Давай, подвезу с ветерком, — хохотнул лейтенант.

— Давай потом, — согласился я, — к Собашниковым с ветерком.

— К кому? — вытянулся лицом молодой оперативник, точно заглотил вместо лакомых капустных водорослей морского саркастического ежа.

… Дневная термоядерная звезда, превращаясь в гигантский цветущий пунцовый пион, погружалась в глубоководную Марианскую впадину. Из пламенеющего моря выходила, как купальщица, молодая прохлада. Прожаренные курортники занимали места в пластмассовых кафешках. Детишки гоняли на быстрых роликах. Местные юнцы в одеждах кислотных цветов сбивались у ДК моряков, а их смазливые подружки подправляли помадой молодые и трепетные, как бабочки, губки: для ночной напряженной вахты, поскольку на рейде бронзовел мускулистый боевой силуэт ракетного эсминца военно-морских сил США.

И в этом гармоничном и прекрасном мире червоточиной находился я, menhanter. Всегда обнаружится тот, кому больше всех надо. Хотя в данном случае я выполнял чужую волю: видимо, новости в этой теплой местности распространялись со скоростью деления чумных палочек Коха.

В Управлении меня поджидал сюрприз в образе возмущенной донельзя фурии, она же подполковница (б) А.А. Милькина. Лицо мадам было постным и общим выражением походило на плоскую рыбину, плавающую в мазутных речных водоемах. Очки с темными камуфляжными стеклами прятали глаза, где, нетрудно было догадаться, плескалась ненависть. Полковник Петренко, измученный активной жалобщицей, обрадовался мне:

— Капитан Синельников, наш, так сказать, новый сотрудник.

Я шаркнул ногой в сторону мадам и внимательно выслушал все, что думает обо мне широкая общественность и городская власть.

— А в чем дело? — не понял я. — Катышев ваш внук? А я не знал, как жаль.

— Жаль? — взвизгнула Милькина и вылила на мою голову ведро с помойными инсинуациями, мол, утверждала разъяренная грудастая тетка, я применял к её внуку физические методы воздействия.

— Степан Викторович, — привычно всплеснул руками. — Это поклеп. У нас, простите, не тридцать седьмой год. А молодой человек психически неуравновешен и обстоятельствами эмоционально принижен. Мы с ним поговорили и я убедился: он нуждается в стационарном лечении в соответствующем лечебном учреждении.

— Что? — задохнулась от гнева госпожа Милькина, тряся пористыми щеками, где бродили бородавки. — Вы хотите сказать: Вовочка сумасшедший?

— Я этого не говорил, — запротестовал.

— Он этого не говорил, Александра Алексеевна, — вмешался полковник.

— Как не говорил? Если говорил!

— Нет, не говорил!