Скорпион

Итак, что нам дает появление на столичных улицах Нестерового-младшего? Ничего, кроме вопроса: почему он не сообщил о своем желании посетить белокаменную, когда мы вместе хлебали самогон, настоянный на кедровых шишках? Срочная командировка? Возможно, хотя верится с трудом. Приехал к старшему брату, зная его местоположение? Предположим. А с какой целью? Отговорить от безумной затеи? Или наоборот — помочь. Помочь? Кажется, menhanter зарапортовался.

Так, начнем сначала. Жили-были два брата, старший и младший. Допустим, между ними существовало вполне естественное соперничество: кто лучше, умнее, сильнее и… любвеобильнее.

Поначалу побеждает старший: успехи на всех фронтах, а затем вдруг облучение и канун трагического финала — близкая неизбежная смерть. Младший не выдерживает и в доказательство своей виктории повествует в ярких красках о соитии с Ириной Горациевной Фридман. Старший приходит в ярость, сочиняет сумасбродное послание потомкам… Стоп-стоп…

И вижу в зеркальце заднего обзора торжествующий оскал — и через мгновение понимаю: это мой собственный оскал.

И я даже знаю причину его, оскала, появления, и рву мобильный телефон к щетинистой щеке:

— Старков! — ору и требую ответить только на один вопрос: была графологическая экспертиза по письму Нестерового-старшего или не была?

— А в чем дело?

— Была или не была, черт возьми?!

— Алекс, при чем тут письмо? — возмущается полковник. — Ты лучше ранец ищи?

Я выматерился и так, что боевой товарищ поперхнулся и в трубке возникла тишина. И, казалось, безмолвие всюду: и там, на линии, и на улицах, растворяющихся в тумане, и в домах, где пробуждались ото сна неприютные люди, и в ревущем моторе внедорожника, наматывающего на колеса километры пути в никуда; и я тоже был тих и безмолвен в своих молитвах к невидимому небу.

Трудно объяснить словами, но когда вспомнил о письме, то меня озарил вопрос: ЗАЧЕМ МЕРТВЕЦУ ДЕНЬГИ?

Вот вопрос вопросов, ответ на который всё и всех может поставить на свои места. Зачем Нестеровому Виктору Германовичу, облученному ураном-235, сумма в двести пятьдесят тысяч долларов? Зачем человеку, смотрящему в глазницы смерти этот бесполезный капиталец? Зачем без пяти минут покойнику… Нет, быть может, он желает сыграть роль доброго дядюшки и отдать эти жалкие копейки в детский дом или на развитие национал-социалистической партии, или на полет человека на пыльные кольца Сатурна. Нет, не верю в такую меркантильность бывшего советского гражданина с банальной автобиографией…

Нет ли здесь чудовищной подмены, которую подстроил нам бойкий и живой умишко Нестерового-младшего? Детали сейчас не так важны, главное другое: прикрываясь именем брата, он совершает сделку с неофашистами, получает от них вечнозеленые баксы и благополучно убывает на теплые отмели багетных Багам. А здесь — хоть трава не расти. И она не будет расти, коль события будут развиваться по самому худшему сценарию.

Наконец голос полковника Старкова рвет тишину телефонной трубки, тишину утреннего города, тишину машины, мчащейся в никуда. Я слышу его и спокойно повторяю:

— Да, понял: экспертиза не проводилась.

— А в чем дело, Алекс?

Я не стал обстоятельно отвечать на вопрос — иногда лучше промолчать и сделать дело. Чем я и занялся, вывертывая рулевое колесо в сторону Котельнической набережной. Теперь работал не только по наитию неба, но следуя железным логическим законам жизни.

Высотный дом встречал сонными ячейками бесчисленных окон и жильцами, вытаскивающим из кабин лифтов своих тявкающих питомцев на раннюю прогулку.

Я же был неудержим и настойчив: после продолжительного перезвона у дверей квартиры академика Фридмана, от которого проснулся весь коммунальный клоповник, я получил возможность зреть во всей красе гордость советской (б) физико-математической науки. Исаак Изральевич был мил, подслеповат, глуховат и богообразен и даже чем-то походил на снежинского академика Биславского. Впрочем, все старики похожи, как маленькие дети.

Столичный ученый долго не понимал, что от него пытается добиться умалишенный молодой человек, мыкающийся по комнатам с перекошенным лицом:

— Где Ирина Горациевна, дед?!

— Ась?

— Жена-то где?

— А?

— Супруга-а-а! — взревел я.

— А-а-а, Ирочка, — и отмахнул в сторону окна, где истлевали куски ватного тумана. — Фьють!

— Что за «фьють»?

— Ась?

— Жена где, спрашиваю?!

— А?

— Супруг-а-а!

— Фьють, — повторил академик. — Улетела, — объяснил наконец.

— Улетела? Куда улетела, пень?! — и тоже отмахнул рукой, чувствуя, что ещё миг и на ватном одеяле тумана окажется сам дедушка.

— Ась?

Я понял, что есть проблемы, которые трудно решить сразу. Нужно успокоиться и подумать о чем-то вечном. Например, почему люди не летают. А если летают, то только самолетами Аэрофлота или другими авиакомпаниями? И пока размышлял на эту актуальную, как оказалось после, тему, столичный академик зашаркал в свой кабинет и вернулся оттуда другим человеком другим по той причине, что тиснул в ухо слуховой аппарат.

— Так вы о чем, молодой человек? Кстати, как вас зовут?

Я представился и повторил причину моих волнений.