Я, например, так и не понял, что это за болезнь такая. Из болезней я лишь знаю: рак легких, пневмонию, то есть воспаление легких, и ОРЗ, то есть острое респираторное заболевание. А что такое тромбофлебит? Говорят, это когда тромбоэмболия - сгусток крови - попадает в легочную артерию.... смерть, утверждают, мгновенная... и по правде, вероятно, страшная смерть, если погибшего хоронят в закрытом цинковом гробу?
Итак, генерал-майора похоронили, и меня вызвал новый руководитель Управления по фамилии Рябенький. Такая у него была фамилия. И я, разумеется, явился по приказу вышестоящего офицера.
Стены кабинета были голы: горшки уже были выброшены на свалку. И понять нового хозяина кабинета было нетрудно - цветочки отвлекают от насущных вопросов. И поливать их надо. Если цветы не поливать, они засохнут. Лучше выбросить на свалку. Есть надежда, что кто-нибудь подберет и будет у себя выращивать на дому крупноплодную ремонтантную клубнику двух лучших сортов мира: Гора Эверест и Кардинал, китайский лимонник, японскую айву... вишню войлочную... чернокорень... и так далее... и так далее... Последнее, между прочим, эффективное средство от мышей, крыс и кротов в саду и в доме.
Всего этого не знал наш новый руководитель, и поэтому по его приказу выбросили горшки с цветами. Жаль, если бы ему объяснили полезность растений, то он бы непременно их оставил. И, возможно, поливал бы каждый день.
- Как дела? - поинтересовался Рябенький.
- Все хорошо, - отвечал я.
- Хочу вам, Алекс, задать несколько вопросов.
Алекс? Это кто? Поскольку в кабинете никого больше не было, то я решил, что обращаются ко мне.
- Так вот. В последнее время вы ничего не замечали?
- Я вас не понял, - вынужден был сказать.
- Утверждают, что вы были последним.
- Последним?
- Да, кто видел Николая Григорьевича.
Я не сразу понял. Николай Григорьевич?.. Дядя Коля?.. И все-таки вспомнил, что действительно друга моего отца дядю Колю называли ещё "Николай Григорьевич".
- Не знаю, - отвечал я.
- В сущности, не это главное; меня интересует, о чем вы говорили, прощаясь?
- Сейчас вспомню, - сказал я; надо признаться, с памятью у меня плохо. Беда с памятью - иногда забываешь то, что не следовало бы забывать. - О часах, знаете, говорили.
- О часах?
- Да, у Николая Григорьевича часы спешили, он искал хорошего часовщика. У меня такой есть, школьный товарищ.
- И все?
- Все.
- А что он делал?
- В каком смысле?
- Работал над документами, читал, стругал карандаши, поливал цветы, когда вы уходили?
- Когда я уходил?.. Да! Когда я уходил, он решил поливать цветы. Чтобы, как я понимаю, не завяли.
- И на этом вы расстались?
- Да, - ответил я.
- Хорошо, спасибо, вы свободны, - сказал мой новый руководитель и сел за стол.
Свободен? Кто? Но поскольку нас в кабинете было двое, то я решил, что я. Я так решил, наверное, потому, что Рябенький был занят: он писал - он увлеченно строчил на бумаге. Быть может, работал над новой инструкцией, запрещающей сотрудникам самоликвидацию.
Видимо, я не застрелюсь потому, что нам по инструкции приходится отчитываться за каждый боевой патрон. Как же я отчитаюсь, если отправлю пулю в лоб?
Нач же застрелился, наплевав на все инструкции, которые в категорической форме запрещают стрельбу в помещениях, не приспособленных для подобных утилитарных целей.
Прежде чем нарушить инструкции, он сложил в папочку поврежденные странички и передал мне:
- Таким вот образом.
- ?!
- Здоровье не то, брат. Шалит.
- Николай Григорьевич?
- Со здоровьем шутки плохи, понимаешь, - и задумался; может быть, в эту минуту он размышлял, куда лучше пустить пулю?
- Николай Григорьевич, - я вспомнил, как его зовут, и теперь беспрестанно называл его имя и отчество.
- Тсс! - Нач приложил палец к губам и сообщил, в какой политической ситуации я могу использовать документы.
Я ответил: а если такой ситуации вообще не возникнет, которая им столь оптимистически прогнозируется?
- Ну тогда, сынок, извини, - развел руками Нач. - Тогда я не знаю, в какой стране мы живем.
Когда ближе к полудню взломали дверь кабинета, то обнаружили, помимо изуродованного трупа Нача, самовар - там оказался пепел от части сгоревшего архива. Все специалисты ломали голову над этим казусом: уничтожать документы таким странным образом, через огонь?.. Все удивлялись, кроме меня.
Нач дядя Коля ещё был жив, когда мы стали с ним прощаться. За окном был вечер, ближе к ночи.
- Ты где завтра будешь, сынок? - поинтересовался Николай Григорьевич.
- Сопли. Забюллетеню, пожалуй. А что? Если что надо...
- Нет-нет, - отмахнулся генерал-майор. - Болей на здоровье. Сопли, это ещё хорошо. Мой тебе совет: кварц принимай, помогает и укрепляет.
- Спасибо, - поблагодарил. - А вы не уходите? - задал я очередной нетактичный вопрос.
- Поработаю, - ответил дядя Коля. - Давай-ка дружище, на счастье...
Мы пожали друг другу руки, и я направился к двери. У двери генерал-майор меня окликнул:
- Саша?
Я оглянулся: он сидел за столом, и желтушный свет настольной лампы освещал часть его крупного породистого лица.
- Что?
- Нет, ничего. Который час?
Я сказал. Он глянул на свои часы, снял с руки. Хмыкнул: