Скорбь Гвиннеда

Трое других также пришли к исповеди этим утром, но не потому что готовились к пострижению - ибо двое из них и без того были священниками, но дабы укрепиться духом перед любыми опасностями, что могли грозить им сегодня. Джорем с Квероном исповедовали друг друга в прохладные рассветные часы, прежде чем приступить к подготовке обряда, а Ивейн обратилась с той же просьбой к епископу Ниеллану после утренней мессы в убежище. Подобно Джавану, она не во всем доверилась своему исповеднику, хотя, в отличие от принца, твердо знала, что тот надежно сохранит ее тайны. И все же она сказала ему больше, чем осмелилась поведать даже двоим своим соратникам.

- Я солгала Джорему и Кверону, отче, - прошептала она, задержав взор на пурпурной епитрахили у священника на плечах, - Я сказала им, что в задуманном нами деле нет особенных опасностей. Если бы я сказала им правду, они не позволили бы мне продолжать. Но я обязана сделать это.

Ниеллан медленно кивнул. Его серо-стальные глаза за прикрытыми веками не выдавали никаких чувств. Они сидели сейчас в келье епископа, для безопасности окруженной мощными защитами.

- Эта опасность, о которой ты говоришь, - промолвил наконец Ниеллан, ..грозит ли она тебе одной, или им тоже?

- Для них угроза очень невелика, они знают о ней и готовы рискнуть. Для меня опасность куда больше.

- А готова ли ты рисковать?

- Да, отче. - Она устремила на него взор своих синих глаз. - Я не могу иначе. И если потребуется жертва, я должна принести ее. Неужели я не имею права сама сделать выбор?

Ниеллан как-то странно посмотрел на нее, мрачно сжав губы, и на миг Ивейн усомнилась, верно ли поступила, рассказав ему обо всем.

- Полагаю, ты долго и тщательно обдумывала свой замысел, - промолвил он наконец, после долгого молчания.

- Да, отче, и я молилась, чтобы чаша сия миновала меня. Но если она все же будет мне поднесена, я изопью ее до дна.

- А твои дети тоже будут вынуждены ее испить, если ты погибнешь?

- Это для меня самое трудное, - прошептала она, отворачиваясь, Сознавать, что они могут осиротеть из-за моих действий. И все же я вынуждена рискнуть. Я.., сделала все необходимые приготовления на тот случай, если меня не станет. - Она протянула ему запечатанный конверт. - Фиона присмотрит за малышами и будет им куда лучшей матерью, чем я могла бы стать, если бы решила отказаться от того, что велит мне сердце. Но я просто не могу поступить иначе. Вы понимаете, Ниеллан?

Помолчав немного, он прикрыл глаза и кивнул, а затем взял ее руки в свои.

- Не до конца, дитя мое, но я вижу, что у тебя есть очень веские основания поступить таким образом. Я не стану больше ни о чем допытываться у тебя, ибо чувствую, как поблизости собираются Силы, превосходящие все то, что я мог бы вообразить. - Он с печалью взглянул на Ивейн. - Ты позволишь мне хотя бы помолиться за тебя?

- Да, конечно, - отозвалась она с дрожащей улыбкой. - И есть еще одно одолжение, о чем я хотела бы вас попросить.

- Все, что только в моей власти, дорогое дитя.

- Я бы хотела, чтобы вы дали мне последнее причастие, на случай, если моя дорога заведет меня... дальше, чем нам обоим хотелось бы. Это стало бы для меня большим облегчением.

Ниеллан поморщился, словно она ударила его, но через несколько секунд все же напряженно кивнул.

- Если ты, и вправду, этого хочешь, конечно, я сделаю это. Однако ты должна сознавать, что Джорем с Квероном могут это почувствовать. Священники с их опытом способны ощутить такие вещи.

- У них и без того хватает забот сегодня утром, - отозвалась она, думая обо всем, что еще предстоит сделать. - К тому времени, как они заметят неладное, будет слишком поздно останавливать меня.

- Что ж, хорошо. Подожди тогда здесь, я принесу миро и дароносицу из часовни.

Когда он ушел, она опустилась на колени и, склонив голову, принялась молиться.

***

Ровно в полдень монахи явились препроводить принца Джавана Халдейна в часовню Custodes Fidei.

Весь предыдущий час он провел в disdplinarium'e на коленях, читая "Отче наш" и прочие молитвы, назначенные исповедником. По счастью, покаяние не потребовало от него ничего более серьезного. Пришедшие за ним монахи помогли принцу натянуть поверх черной вторую, белую рясу из тонкой шерсти и вручили зажженную восковую свечу, после чего вывели в коридор.