Скорая помощь. Обычные ужасы и необычная жизнь доктора Данилова

— Это несложно – конверт тонкий. Положу его в бумаги и под разговор оставлю на столе. Главное сказать что-то вроде: «Я принесла то, что вы просили»…

По легкой хрипотце и манере растягивать ударные гласные Данилов без труда распознал голос старшего фельдшера Казначеевой.

— Ну и делай, раз знаешь, а меня не впутывай.

«Рогачевская, — узнал Данилов. — Встреча старых друзей на нейтральной территории. Интересное кино!»

— Я тебя, Люда, не впутываю, я тебя прошу. Так – надежнее. Тем более что и у тебя есть свой интерес. Дело-то несложное – скажешь, что проходила мимо и услышала…

— Подслушала!

— Да. Сначала услышала, заинтересовалась и стала подслушивать. А в приоткрывшуюся дверь увидела нас с Новицкой. Это чтобы сомнений не было. Так против ее «не было такого», будет два наших «да, было такое».

— Ее же посадят!

— И хрен с ней. Тебе что – ее сына содержать и воспитывать? О себе подумай!

— И что я должна услышать?

— Как она говорит мне: «Надежда Константиновна, ваше спокойствие обойдется вам недешево…» Нет, лучше я тебе на бумажке запишу. Выучишь наизусть, чтобы наши показания совпадали слово в слово. Так надо – допрашивать будут порознь и сличать показания. И не только, кто чего сказал, но и кто где сидел или стоял. Елена, разумеется, сидела за столом, а я стояла. Прямо перед ее столом и стояла, ни на какой стул не садилась и руки у меня были пустые.

Рогачевская что-то сказала. Очень тихо, настолько, что Данилову не удалось разобрать ни слова.

— Дура, все продумано! И дверь у заведующей часто распахивается – язычок ведь еще при Тюленькове сломался, и если она чуть открыта, то в первую очередь видно того, кто стоит напротив стола. Хочешь – прорепетируем. Я сейчас к ней зайду, дверь притворю не до конца, а ты посмотришь…

— Ну тебя с твоими репетициями!

— Так что – договорились?

— Договорились…

Для приватных разговоров на подстанции не найти места лучше, чем гараж. Там почти всегда пусто, разве что изредка кто-то из водителей возится с мелким ремонтом своего автомобиля. Казначеева и Рогачевская и предположить не могли, что кто-то подслушивает их разговор.

— Я ей устрою легкую жизнь! — пообещала Казначеева. — Получение взятки – это серьезно. До пяти лет.

— Сама поостерегись, — посоветовала Рогачевская. — От Жорки есть вести?

— Звонил недавно…

— Звони-и-ил?! — удивилась Рогачевская.

— Что ты глаза вылупила? Сейчас с этим просто – в каждой камере по мобильнику…

Данилов понял, что речь зашла об Ольшевском.

— …Только он зря нагреть меня надеется. У меня все чисто, комар носа не подточит – хоть наша комиссия по контролю за расходованием сунься, хоть наркоконтроль. Я ему, дураку старому, так и объяснила…

Пригласив к себе для беседы встреченного в коридоре доктора Жгутикова, периодически впадавшего в грех пофигизма и начинавшего спустя рукава заполнять карты вызова, Елена Сергеевна неожиданно услышала в оправдание:

— Как я устал от Москвы этой! Порой ум за разум заходит. Не город, а вампир – все соки из людей вытягивает!

— Что же привело вас в Москву, Артем Иванович? И что держит вас здесь? — поинтересовалась Елена Сергеевна. — Ну насчет денег все ясно, в столице платят лучше. Но ведь и расходы большие. Один съем квартиры чего стоит.

— У меня комната, — ответил Жгутиков. — И соседи тихие – семейная пара из Читы и студентка из Ташкента. Но дело не только в одних деньгах, Елена Сергеевна. Чем отличается провинциальный врач от врача столичного? Тем, что в провинции труднее работать. Там врач практически не имеет права на ошибку, даже на маленькую. Он на виду, и к тому же он свой, местный, ему не простят ошибки и будут колоть ею глаза и через двадцать лет.

— Интересно вы рассуждаете, Артем Иванович, — улыбнулась заведующая. — Насчет того, что все на виду, я поняла. Но какая разница – местный врач или не местный?

— Разница в восприятии, — оживился Жгутиков. — Представьте себе музыканта из сельского дома культуры и какого-нибудь известного исполнителя, маэстро. Если маэстро ошибется во время игры, то большая часть публики предпочтет этого не заметить, а те, кто заметит, решат, что исполнитель внес нечто новое в манеру исполнения. Его сочтут новатором, а то и зачинателем нового направления в искусстве. А ошибись его сельский коллега? Заклюют! Потому что он – свой, исконно посконно сермяжный. Нечего баловать, не стоит он того.

— Очень интересная точка зрения! — Елене Сергеевне никогда не доводилось слышать ничего подобного. — Надо запомнить.

— Запоминайте на здоровье, — с улыбкой разрешил Жгутиков и, моментально посерьезнев, спросил: – Так я пойду?

— Да, конечно! — разрешила Елена Сергеевна. — Только впредь, пожалуйста, повнимательнее заполняйте карты.

Не успел Жгутиков взяться за дверную ручку, как Дверь распахнулась, чуть не прибив его.

— Извини, Тема!

Данилов вытолкнул ошалевшего коллегу в коридор и плотно закрыл за собой дверь.

— Владимир Александрович, что такое? — Елена Сергеевна вскочила на ноги и попыталась возмутиться, но возмущения не получилось.

— Ты сядь и выслушай меня! — Данилов уселся прямо на стол.