Скопус-2

И Дима Поспелов пошел к себе домой пешком, поднялся на свой пятый этаж, сварил себе кофе и расстелил на диване постель, лег, глотнул кофе, взял «Джатака-каламу» и стал читать джатаку о шуме некстати, о петухе, который погиб потому, что некому было воспитать его. Дима читал: «Заканчивая свой урок дхаммы, Учитель истолковал джатаку, сказав: „Петухом, кукарекавшим не ко времени, был в ту пору этот самый бхиккху, учениками брахмана были ученики Пробужденного, наставником же — я сам“».

АФ едет на Васильевский остров

Расставшись навсегда с Димой, АФ влез в троллейбус и отправился на Восьмую линию, глядя привыкшими глазами на привычно мелькавшие за окном улицы, дома, сады, переулки, и переехал Неву, даже ее не заметив; глядя и, можно сказать, совсем не видя; представляя, что там, далеко, где в ноябре тепло и цветут розы и олеандры, все будет совсем не так, а гораздо интереснее и живее. Там он опубликует свою книгу, которая всех поразит; и станет знаменит, потому что написал такое, что никому в голову не придет написать; никто и не знает там про здешние реалии жизни; правды никто не знает, а если и знает, то понимает не так. Ах! Он много думал обо всем этом и обсуждал с Димой и Малюшкой, и столько в Публичке просидел и в доступных архивах, собирая материал, выписанный на пятнадцать тысяч карточек. А потом столько работал, и вот написал наконец, и не знал, куда же все написанное девать; и так вовремя подоспел отъезд, и так славно оказалось, что все предыдущие годы правильно жил: ни допуска не было, ни ненужных деклараций. И теперь можно вот взять и сесть на самолет, улететь отсюда, где ничто нельзя закончить достойно, и — опубликовать дело всей жизни.

Глаза АФ сияли, губы он многозначительно поджал, толчки соседей его не раздражали, но даже веселили. «Все, все, все, — думал он, — теперь-то и начнется».

И пробилась к нему сквозь троллейбусный народ старушка в старобабьей плюшевой телогрейке. Взглянула на него, прямо в глаза посмотрела и сказала:

— Что ж ты, милок, носатый такой? Видно, твой нос на просторе возрос!

Троллейбусный народ заулыбался. АФ же решил промолчать.

— Собрался ехать, голубочек, или еще раздумываешь? — продолжала старушка. — Ты не раздумывай, милок. Ты ехай, ехай! Не оставайся!

Троллейбус остановился, и АФ вышел из него. А старушка пропела ему вслед:

— До чего ж ты дострадался, один клюв большой остался!

Самолет приземляется

Самолет национальной израильской авиакомпании «Эл-Ал» приземлился в аэропорту имени Бен-Гуриона.

Дина Рубина

Яблоки из сада Шлицбутера

В те годы я часто летала в Москву.

Почему-то мне было необходимо глотнуть керосиновых вихрей Домодедова, домчаться на экспрессе в город, представлявшийся мне тогда центром мироздания, и с неделю примерно заниматься чепухой: слоняться по редакциям, вечерами околачиваться в прокуренном Доме литераторов и напоследок истечь потом в давильне ГУМа, выполняя заказы друзей и соседей… Словом, зачем-то вычеркнуть неделю из своей тихой и толковой жизни.

Перед одним таким сумасшедшим набегом в Москву, когда весна переполнила мой южный город страстью рвущихся почек, позвонил мне знакомый литератор, парень свойский и приятный.

— Ты, говорят, в Москву летишь? — спросил он без акцента. Он и писал на русском языке, но странное дело: на бумаге узбекский акцент оживал и озорно витал над утомительно правильными фразами.

— Лечу! — крикнула я в трубку, вся уже устремленная в бестолковый гул Домодедова, в жадную радость московских разговоров.

— Не в службу, а в дружбу, а… — сказал он. — Занеси мой рассказ в один журнал. А?

— Делов-то, конечно, занесу… — в те годы я охотно бралась выполнять любые поручения, сил было немеряно. — Что за журнал?

— А знаешь, оказывается, есть журнал на еврейском языке. Хочу им один свой рассказ предложить.

От неожиданности я замялась.

— Понимаешь… — торопливо заполнял неловкую паузу мой знакомый, — их должно заинтересовать… Рассказ — не буду кокетничать — гениальный. На еврейскую тему… — и, поскольку недоуменная пауза на моем конце провода все длилась, он пояснил: — Это про нашего соседа, сапожника, дядю Мишу. Я ведь в махалле[31] вырос, у нас там кто только не жил. Сосед, дядя Миша, смешной такой мужик, еврей… Их должно заинтересовать. Это на тему дружбы народов. Сейчас, сама знаешь, придают большое значение… интернационализм, то, се…

— Понятно, — сказала я наконец. — Но разве журнал выходит не на языке идиш?

— Переведут! — вдохновенно заверил он. — Это в их интересах! Там такой махровый интернационализм! Переведут. Скажи, расходы за мой счет.

— Ладно, — и, не удержавшись, я осторожно добавила: — Неожиданная, признаться, сторона твоего творчества… Чего это ты?

— Захотелось, — доверчиво объяснил он. Парнем он был бесхитростным.

Я прочла этот рассказ в самолете. Отчасти из-за любопытства, отчасти из-за того, что забыла прихватить какое-нибудь чтиво.