Скользящие в рай (сборник)

– Что вы хотите понять? Есть ли уже моральные основания для того, чтобы меня пристрелить? Думаю, это зависит от моральных убеждений того, кто нажмет на спуск. Какая разница, как варил котелок у трупа? В любом случае не ждите от меня раскаяния.

– Ну и фрукт же вы, Глеб. Plus peccat auctor quam actor. Подстрекатель виновен более, чем исполнитель. Я не так кровожаден, как вам кажется. Но хочу отметить, что отсутствие моральных принципов – синоним цинизма.

– Цинизм. Не обижайтесь, Феликс, но мне плевать на термины. Я слабо отличаю плохое от хорошего, и уж тем более не стремлюсь сеять последнее, избрав это занятие смыслом своего существования. Любую гадость можно оправдать добрыми намерениями или – что еще гаже – высшими целями. Любое добро может обернуться вилами. Где уж мне разбирать такие материи.

– По-вашему, так и действовать никак невозможно?

– Да, – сказал Глеб просто, – невозможно. – Они замолчали. Затем Глеб добавил, влепив очередной шар в лузу: – Во всяком случае, из лучших побуждений. Всегда можно что-то нарушить. И тогда опять будет обидно, что добрые намерения вылились в нечто непредсказуемое, а ваша система моральных ценностей даст еще одну трещину, которую некому будет замазывать.

– Наши моральные ценности, – повторил Феликс задумчиво. – Мы с вами и впрямь из разных заповедников, душа моя. Кто вы такой?

– Я для вас не большая загадка, чем дворник, убирающий ваш мусор, или безработный, готовый ограбить вас, когда вы зазеваетесь.

– Вот как?.. И все же. Для даоса вы слишком активны. Для марксиста совершенно аполитичны. Нет, я не пытаюсь навесить вам ярлык. Но не сравнивайте себя с дворником. Ибо дворник деятелен, виден. Дворник полезен, в конце концов.

– Не представляю, чем вы занимаетесь, Феликс, но, по-моему, вам очень хочется уйти от какого-то действия, которое трудно согласуется с вашим моральным кодексом. – Глеб через плечо посмотрел в сторону Кругеля. – Уж не потому ли вы затеяли эту игру в «русскую рулетку»?

– И еще, Глеб, – процедил Феликс, распространяя вокруг себя плотную завесу качественного сигарного дыма, – дворник наводит порядок, то есть выполняет абсолютно необходимую работу. Без него места человеческого обитания превратились бы в помойку. И никому нет дела, платит ли он налоги, стреляет бездомных собак или спит с женой банкира с пятого этажа. Его главная работа – чистить, драить и подметать – нужна всем. В ней заключена высшая ценность – помогать обществу жить цивилизованно. Впрочем, подловите его на педофилии, и я первый всажу ему пулю в лоб. Вот так. – Двумя пальцами Феликс вытер выступившую в уголках губ пену.

– Не понимаю, о чем вы?

– А о том, что в «русскую рулетку» играете вы, Глеб. И как мне кажется, давно. Вам безразлична не только ваша, но и любая другая жизнь. За вашим милым обликом скрывается бездушие. И если я еще в чем-то сомневаюсь, если я в состоянии оценивать свои поступки с точки зрения морали, общественной полезности и согласия с самим собой, то вы, похоже, не сомневаетесь ни в чем.

– Знаете, Феликс, вы всегда вызывали во мне уважение. Но не надо свою рефлексию возводить в достоинство. Тем более что вы-то ею совсем не страдаете. Вам нужно убедить себя в чем-то, поэтому вы горячитесь. Напрасно. Решимость написана у вас на лице, и через это не переступить. Сходили бы лучше в церковь. Там хотя бы грехи отпускают. Что касается меня, то мое, как вы выразились, безразличие еще никого не обезглавило. Впрочем, это самое неинтересное из всего, что сегодня было сказано. Кстати, – Глеб перехватил кий ближе к турняку и острием его указал на одинокий коричневый шар, замерший перед лузой, – как вам известно, партия в снукере продолжается до одного результативного удара, если ничего, кроме коричневого шара, на поле не осталось.

Феликс медленно поставил стакан с виски на стойку и опустил в него недокуренную сигару. Глеб с холодной усмешкой посмотрел на него.

– И этот удар, – тихо сказал он, – мой.

Минута тянулась, как добрый мед из ложки честного пасечника. Раздался звонкий щелчок взводимого курка. Слегка сощурившись, Глеб зацепил опустевший взгляд Феликса, затем аккуратно положил кий на угол стола, повернулся и неспешно направился к выходу.

– Такие, как вы, – всегда уверенный голос Феликса заметно дрогнул, – такие, как вы, не должны жить.

Глеб остановился и, не оборачиваясь, ровно произнес:

– Не могу с вами не согласиться.

Когда он поднимался по лестнице, Кругель, кашлянув, добавил:

– И передайте своему приятелю, чтобы он вернул документы, которые вчера украл. Пусть вернет, как угодно, в течение суток. Это в его интересах.

Глеб вышел на воздух – парк был по-прежнему пуст, – прошел на стоянку автомобилей, сел в свой «фольксваген» и выехал за ворота.

11