Появляется Удуев, и помещение заливает приторный свет. Удуев похож на свою фамилию, он вял и хлопотлив одновременно. Когда-то давно, в голозадом прошлом, мы были приятели. Теперь он работает в милиции, следователем. По правде сказать, я так и не понял, каким таким образом скромный инженер-гидролог преобразовался в следователя. Но верно говорят: у каждого времени свой дозор. Долговязый, с обвислыми плечами, маленькой головой с пегими перьями редких волос, он сильно смахивает на гуся. За глаза его так и зовут – Гусь. Минуту он сопит, глядит на нас, будто сличает друг с другом, потом расплывается в пьяной улыбке.
– А я думаю – где? А они – вот.
– Очень хорошо, – отмахиваюсь я. – Но Назар сейчас идет в залу к Марленычу.
– Здесь больше не наливают?
Назар со вздохом извлекает из шкафчика початую бутылку лимонной водки:
– Тебе, пожалуй, не нальешь.
Не переставая улыбаться, Гусь берет рюмку:
– Что же, со мной не выпьет, что ли, никто?
– Я при исполнении, – заявляет Назар. – Сам понимаешь, что это такое. А вот Глеб?
– Не хочу.
– Глеб, бродяга, – гудит Удуев, – давай с устатку. Целый день на нервах.
– Эту водку я не хочу.
– Ну что мне, одному, что ли, давиться? Глеб, такие дела, сам понимаешь. Такая моя работа, надо снять. Давай, бродяга. – Улыбка не сползает с его физиономии. – За маму мою давай выпьем, ты же помнишь ее, царство ей небесное.
– Назар, по-моему, он уже набрался.
– Лучше выпей, – советует Назар. – На́ тебе рюмочку. Он ведь, пожалуй, сейчас руку выкрутит и в участок потащит пить. На законном основании.
– Все законно, Назар, нет никаких оснований, – вторит сияющий Гусь. – У меня закон простой: кто не пьет, тот на подозрении. А подозрение по нынешним временам – все равно что приговор. Смывается только водкой, ха-ха. Так что, Глебка, давай по левой, не обижай, бродяга, давай, давай. А то заподозрю.
Меня пружиной выбрасывает со стула, рюмка летит на пол, стул – в плиту, я упираюсь в сухие, непьянеющие глаза сыскаря. Мгновение ем их, наливаясь свирепой ненавистью.
– Я же сказал тебе, – сцеживаю сквозь стиснутые челюсти, – что не буду.
Улыбка наконец сползает с лица Удуева, ее сменяет выражение почти детской растерянности. Он дико оглядывается на подскочившего к нам Назара:
– Назар, Глеб, я же так, по дружбе, от чистого сердца.
Я чувствую, как гудят мои руки от бегущей по ним зябкой крови. Назар поспешно выкликивает Марленыча, которому немедленно поручает чокнуться с Удуевым за счет заведения. Марленыч, разумеется, не против. Гусь ворчит в мою сторону, недоумевает, но недолго. Минута – и он уже сонно балагурит, попугивая жуткими подробностями из своих милицейских будней, ему нравится попугивать. Сколько раз это все повторялось? В тех же выражениях и жестах… Каким-то образом мне все-таки удается задавить дыхательный спазм. Со лба сбегает капля, щекочет переносицу и падает прямо на тлеющий конец сигареты. Всегда удивляет: испарина – и холодная. В баре слышен саксофон. Гусь пьяно удерживает меня за локоть.