— А в машине у тебя, конечно, была наркота? — спросил Арктур. — Ты хоть понимаешь, что, если бы тебя свинтили за кражу кассет, твоя машина была бы конфискована? Потому что тебя повезли бы в центр города, а машину обычным порядком отбуксировали. Потом в ней нашли бы наркоту и пришили бы тебе ещё и хранение. Могу также поспорить, что эта история случилась не в нашем районе, а там, где… — Тут он осёкся, чуть было не сказав: «Где у тебя нет знакомых в правоохранительных органах, чтобы тебя вызволить». Этого Арктур, разумеется сказать не мог, потому как имел в виду себя. Если бы Донну однажды арестовали там, где у него были какие-то связи, он бы жопу себе надорвал, только бы ей помочь. Но, к примеру, в округе Лос-Анджелеса Арктур ничего бы сделать не смог. И если это однажды случится — а так непременно будет, — это как назло случится именно там: слишком далеко, чтобы он услышал и помог. Тут у него в голове начал прокатываться сценарий жуткой фантазии: Донна, совсем как Лакман, умирает, и никто не слышит, не беспокоится и ничего не делает. Возможно, они слышат, однако, как Баррис, остаются безразличными и пассивными, пока всё для неё не кончится. Донна бы не в буквальном смысле умерла, как Лакман… Лакман умер? Нет, конечно же, Арктур имел в виду — мог умереть. Но, зависимая от Вещества С, она оказалась бы не только в тюрьме, но и в абстиненции. А раз она торговала, а не просто использовала — плюс обвинение в краже, — Донну бы на какое-то время придержали, и с ней бы много чего случилось, самого жуткого. Так что по выходе это была бы уже другая Донна. Мягкое, внимательное выражение лица, которое Арктур так любил, её теплота… всё это превратилось бы Бог знает во что — но так или иначе, в нечто пустое и сильно изношенное. Донна стала бы вещью. Однажды это должно было случиться со всеми его знакомыми, но всё же Арктур надеялся, что с Донной это случится попозже, после его смерти. Или по крайней мере не там, где он не сумел бы помочь.
— Смельчак, — недовольным тоном заметил он, — без Труса{13}.
— Ты о чём? — Мгновение спустя Донна поняла. — А, это трансакционная терапия. Зато когда я засмолю гаш… — Она достала свою заветную гашишную трубочку — керамическую, округлую, похожую на морского ежа — и стала её раскуривать. — Тогда я Соня. — Подняв на Арктура ясные, счастливые глаза, Донна рассмеялась и протянула ему драгоценную гашишную трубку. — Сейчас я тебя подкачаю, — сказала она. — Сядь.
Когда он сел, Донна поднялась из кресла, постояла, энергично раскуривая свою гашишную трубку, затем вразвалку подошла. Арктур раскрыл рот — как птенчик, подумал он, так ему представлялось всякий раз, когда Донна это делала, — и она выдохнула в него мощные струи серого гашишного дыма, наполняя его своей горячей и неистощимой энергией, которая в то же время действовала умиротворяюще, расслабляя их обоих: и Донну, которая подкачивала, и Арктура, который вдыхал.
— Я люблю тебя, Донна, — сказал Арктур. Эта подкачка была единственным доступным ему заменителем сексуальных отношений между ними. Возможно, так было даже и лучше — по крайней мере, это дорогого стоило. Все получалось так интимно и так странно, потому что вначале Донна что-то в него вкладывала, а потом Арктур, если она хотела, мог что-то в неё вложить. Равноправный обмен, туда-сюда, пока гаш не кончался.
— Ага, я врубаюсь — ты в меня влюбился, — хихикнула Донна. Потом она, улыбаясь во весь рот, села рядом с ним, чтобы теперь уже самой сделать славную затяжку.
Глава девятая
— Скажи-ка, брат Донна, — спросил Арктур, — тебе кошки нравятся?
Она заморгала покрасневшими глазами.
— Такие мелкие, пакостные. По-над землёй двигаются.
— Не по-над землёй, а по земле.
— Пакостные. За мебелью.
— Тогда весенние цветочки? — спросил он.
— Да, — кивнула она. — Вот это я понимаю. Весенние цветочки — такие с желтизной. Которые раньше всех расцветают.
— Раньше, — подтвердил Арктур. — Раньше всех.
— Ага. — Донна снова с закрытыми глазами кивнула, погруженная в свой кайф. — Раньше, чем кто-то их растопчет, и они… умирают.
— Ты знаешь меня, — выдохнул он. — Ты мои мысли читаешь.
Донна легла на спину, откладывая гашишную трубку в сторону. Трубка упала.
— Уже нет, — пробормотала она, и её улыбка медленно испарилась.
— Что случилось? — спросил Арктур.
— Ничего. — Донна только помотала головой.
— Можно мне тебя обнять? — спросил он. — Я хочу тебя обнять. Ага? Типа прижать к себе. Ага?
— Нет, — сказала она. — Нет, ты такой урод.
— Что? — переспросил он.
— Нет! — теперь уже резко произнесла Донна. — Я кокаина нанюхалась. Мне надо быть предельно осторожной, потому что я кокаина нанюхалась.
— Урод? — в гневе повторил Арктур. — Ёб твою мать, Донна.
— Оставь моё тело в покое — и все дела, — проговорила она, глядя ему в глаза.