Сколько зим…

Вызвав командира комендантского взвода, Каиров приказал взять людей и тщательно осмотреть развалины и пустыри в районе улицы, где жила Татьяна Дорофеева. Он предполагал, что если Роксан стал жертвой, то убийца мог поджидать его лишь у дома Татьяны, потому что уже через квартал была площадь. И на нее выходило шесть улиц. Там постоянно дежурили военные и милицейские патрули. Другой конец улицы заканчивался тупиком. Гора там лохматилась зарослями шибляка. И еще был небольшой карьер правее улицы, за последними домами, утопающими в раздольных садах.

В штабе Чирков начал рассказывать Каирову:

- Мирзо Иванович, старшина Туманов задержал было Погожеву.

- Я все знаю… Тебе, Егор, привет от нашей милой санитарки. От Аленки.

- Она была в городе?

- Была - не то слово. Она опознала Погожеву.

- Труп в морге.

- Что при ней обнаружено?

Чирков открыл высокий желтый шкаф. На второй полке лежали: пистолет, портсигар, пудреница, стопка денег, хлебные карточки, записная книжка, клочок бумаги и черная женская сумочка.

- Сумку тщательно осмотрели?

- Так точно!

- Записная книжка?

- Ничего существенного… Самое любопытное вот это. - Чирков осторожно взял клочок бумаги. Он был размером в половину тетрадного листа. Желтоватый, плотный. Сложенный в несколько раз. На одной стороне - крупные буквы черной тушью:

ЕЙСКОГО КИН

КИХ КОРОЛЕВ

С другой стороны лист был чистым.

- Что означает эта криптограмма? - спросил Каиров.

- Еще не выяснил. Тайнопись с обратной стороны. Обнаруживается только при нагревании. Потом опять исчезает.

Чирков положил клочок бумаги на стеклянный, молочного цвета колпак настольной лампы, включил свет, прижал бумажку пальцами.

Вскоре, словно в проявителе, стали появляться колонки цифр…

- Шифр.

- Он самый…

- Знать бы, сколько времени потребуется нашим специалистам на его разгадку…

ГРЕБЕНЬ С СЕКРЕТОМ

Комната пропахла нитками. Запах ниток был здесь всегда, как и всегда были потолок, стены, окна, ножная швейная машина марки «Singег» и портновские ножницы, где вместо второго кольца был продолговатый овальный проем, в который вмещались все четыре пальца.

Деньги кружили по комнате. Они кружили не так, как ветреной осенью кружат пожелтевшие листья, легкостью и расцветкой своей напоминающие неугомонных бабочек. Деньги летали тяжело, словно бумажные голуби. Это были крупные сторублевые купюры темно-сизого цвета.

Никогда раньше в жизни Жан Щапаев не видел такого обилия денег. Равно как и не видел в таком диком состоянии свою родную матушку Марфу Ильиничну.

Обезумевшая, с распущенными волосами, она ползала на полу, сгребая деньги растопыренными пальцами, которые казались ему в эту минуту клешнями пресмыкающегося. Она произносила какие-то нечленораздельные звуки. Но он понимал, что матушка по-прежнему выкрикивает слово:

- Погубил! По-гу-бил!

Это он, Жан, погубил ее?

А может, наоборот?

Два дня назад, под вечер, когда небо было уже сумрачным и лил мелкий, но по-весеннему холодный дождь, к ним в дом пришла женщина с небольшим чемоданчиком в руках. Она сказала, что работает медицинской сестрой в госпитале Перевальном, и попросилась остановиться у них в доме на два дня.

- Что вы! Что вы! - запротестовала Марфа Ильинична. - Вот так просятся на два дня, а потом и за год не выгонишь.

- Избави бог, - сказала женщина. - Я говорю правду.

- У нас тесно. Мы чужих не пускаем. К тому же есть строгое указание милицейских властей насчет прописки.

Женщина положила на стол пятьсот рублей и сказала:

- Мне порекомендовали обратиться к вам наши общие друзья.

- Какие еще? - настороженно спросила Марфа Ильинична, не сводя, однако, взгляда с денег.

- Те, что снабжают вас продуктами.

- Только на два дня, - не задавая дальнейших вопросов, согласилась Марфа Ильинична и взяла деньги.

Когда женщина сняла пальто, то Марфа Ильинична узнала бежевое платье, которое около года назад шила Дорофеевой. Как тут не спросить:

- А что же Танечка не могла вас приютить?

- Она ждет мужчину.

Не вступая дальше в разговоры, женщина легла спать, но среди ночи куда-то ушла. Вернулась под утро. Однако побыла дома совсем недолго… И уже второй день не возвращалась вовсе.

Под кроватью остался ее потертый чемоданчик. Он был заперт. Но любопытная Марфа Ильинична не утерпела, вскрыла замок. И обомлела. Весь чемодан был заполнен пачками денег. Новых сторублевых денег. Больше в чемодане не было ничего, если не считать женского гребня из какой-то пожелтевшей кости.

- Ой, что ж делать? Ой, что ж делать? - Она произнесла эти слова так растерянно, будто отстала от поезда и оказалась на незнакомой станции без вещей и без копейки. - Ой! Что ж делать?!

- Сообщить в милицию, - подсказал Жан.

- Ты что? Сказился? - она посмотрела на сына с такой злобой, что он сразу поник и прижался к стене, точно хотел ею заслониться.

Но Марфа Ильинична уже забыла о Жане, и вновь повторила старую, как мир, фразу:

- Ой! Что ж делать?!

Потом, опомнившись, она поспешила к окну, суетливо задернула занавеску.

- Одни гроши! Чемодан грошей!

- И гребешок, - напомнил невпопад Жан.