Сколько цветов у неба?

А пострадавшая сторона молчала, да. Забилась в угол и ждала, когда можно будет выйти на улицу. Снова пила на ночь транквилизаторы. Пострадавшая сторона могла бы обратиться в больницу, снять результат побоев, с этим результатом пойти в полицию и написать заявление на Родиона Ионова, который посмел поднять на нее руку. И это было бы правильно. В тысячу раз правильнее этого домашнего времяпровождения. Но только в «Роки» вот уже третий день сидят журналисты, жаждущие пообщаться с Викой, и сообщения Вали на телефон похожи на сводки с места боевых действий.

– Я не знал, что он такой, – сказал ей Валя, позвонив на следующий день после инцидента. – Думал – личность, оказалось – сволочь.

– Иногда личность и сволочь легко уживаются в одном человеке, – ответила Вика, осторожно трогая щеку.

Даже появиться в «Роки» можно было бы, сделать заявление ожидавшим журналистам, сказать что-то умное и правильное о насилии над женщинами, о том, что пора прекратить об этом умалчивать. Но Вика не могла. Безопаснее было отсидеться дома, а потом выйти на работу, сделав вид, что ничего не произошло. Попался придурок посетитель.

Ты просто трусиха и поступаешь как трусиха. Ты не борец, Вика, а еще когда-то решила полезть в журналистику. Слабачка. Твой удел – вести рубрику «Домашние рецепты» в журнале для домохозяек. Но так как это неинтересно, ты пошла работать в бар.

В бар пошла работать девушка, у которой аллергия на спиртное. Смешно.

Какое представление она устроила на пару с Родом! Тот по лицу съездил, Вика феерично завершила номер. Страшно представить, как она себя вела и в каком состоянии была, если проснулась в чужой квартире. Тот парень, Егор, сказал, что все в порядке. Он не сильно распространялся о ее поведении, и когда после завтрака Вика засобиралась домой, вызвал такси и отдал свои солнечные очки, чтобы хоть как-то скрыть синяк.

Он вообще оказался славным. Не лез с расспросами, не пытался изобразить участие, просто поставил на стол большую кружку с чайным пакетиком, бутерброды на тарелке и принес из коридора вторую табуретку.

Обстановка в квартире, конечно, была так себе. И это мягко сказано. Старый, обитый с углов стол, табуретки, которые видели не одно поколение жильцов, окно с деревянной рамой и без занавесок, периодически утробно гудящий холодильник советских времен. Новый блестящий электрический чайник казался инородным предметом во всей этой обстановке.

– Что с моей одеждой? – спросила Вика, взяв бутерброд.

– Сушится. Ты ночью вспотела, была вся мокрая, пришлось сменить.

Вика ничего не помнила. Но если майка сырая, значит, снился кошмар. Вика всегда после страшного сна просыпалась мокрая. И часто от собственного крика. Она кричала? Он слышал?

Он молчал и тему «как прошла ночь» не развивал. Вика была ему за это благодарна, но слово «спасибо» почему-то никак не выговаривалось, поэтому она просто молча завтракала, а потом попросила назад свою футболку и сказала, что ей пора.

Впрочем, переодевалась Вика в комнате с продавленным диваном медленно. В этой комнате, кроме дивана, ничего не говорило об уюте. Спасибо, хоть висели занавески – желтые, выцветшие, но все же. Зато был мольберт и большой стол, а на этом столе кисти и краски. В углу плазменные экраны. Зачем ему экраны? И прислоненные к стене картины. Правда, Вика мало что в этих картинах поняла. Какие-то цифровые ряды и спирали. А ведь, судя по тем портретам, что он оставлял в баре, было ясно, что парень рисовать умеет. Нормально рисовать, а не так вот с цифровыми рядами. Цифровые ряды и Вика изобразить сможет.

– Давай я вызову такси, – раздалось из коридора.

– Я на метро доберусь.

– Я вызову такси, – твердо сказал парень.

Лишь когда на прощанье он вручил ей свои солнцезащитные очки, Вика поняла, почему такси. Она забыла про лицо. Хотя синяк давал о себе знать.

И вот три дня спустя Вика сидела в своей квартире, трусливо пережидая шумиху, и рассматривала свои портреты. У нее даже не было номера телефона того парня, чтобы сказать «спасибо» и вернуть очки.

2

В последние дни мая Артем выезжал на пленэры.

Делать этюды на природе – это не работа в студии.

Это другое. Весна стремительно уходила, уступая место лету. Было солнечно и жарко, отцветала сирень. Упускать такие дни казалось преступлением.