Сколько ног у обезьянки?

— Дались вам эти конспекты! — сказал тот. — Двадцать лет в школе, но не пойму, как это вам не надоело повторять одно и то же. Я вам уже говорил еще в прошлом году, что писать не буду. Наизусть знаю. Это у царей бывали писари, или как там их еще называли, так те должны были писать, что делают их владыки, ибо сами цари не знали, что они будут делать в следующую минуту — в гарем пойдут или войной на соседа. А у нас все известно, есть планы, программы… Что я дурак, что ли, еще раз переписывать учебники?

— Акбаров, — вмешался директор, — дело в том, что к нам едет комиссия.

— Пускай едет, — сказал Акбаров. — Они успевают только к третьему уроку. Вот вам и работа, дорогой завуч, срочно переделайте расписание, переставьте по-другому уроки, подумайте, кого именно для них наряжать будете…

— Будут на уроках Акбарова, — сказал директор, — у меня… и у товарища Агзамова.

— Ну вот, вся беда на голову Агзамопа, — жалобно сказал тот и выпил ложечку какой-то белой жидкости. — И так желудок болит.

— Пускай все идут только ко мне, — предложил Акбаров. — Я сегодня хорошо побрился. Можете потрогать. — И он направился к завучу, но тот в отчаянии отмахнулся.

— И ко мне, — неожидано заявил Мансуров, бывший сокурсник Самади.

— И к Бонжуру, на урок французского, — предложил Агзамов.

— Правильно, — поддержал его Акбаров. — У него ни черта не поймут.

— Надеюсь на ваше благоразумие и благородные помыслы, — напыщенно сказал директор, обращаясь почему-то к одному только Акбарову.

В классе Самади сообщили:

— У Улугбека руки грязные. Он их не моет.

Самади подошел к Улугбеку.

— Я их мою, — сказал Улугбек, держа перед собой большие натруженные руки. — Не смывается.

— Смотрите, какие черные, — брезгливо сказала девочка-всезнайка.

— Отцу помогаю, — сказал Улугбех. — Ему опять дали старый трактор. Каждый год одно и то же. Вот если бы дали новый, голубой, вот тогда другое дело!..

— Мой глицериновым мылом, а то растрескаются, — сказал Самади. — Садись, Улугбек.

— Может, я уйду? — спросил Улугбек. — Вдруг к нам комиссия зайдет.

— К нам вряд ли зайдут, — успокоил Самади.

— Чего бояться, пускай бы зашли! — это Бабур подал голос.

— К нам еще никогда не заходила комиссия, — сказал кто-то чуть ли не с обидой.

Самади постоял в раздумье, потом круто повернулся и вышел из класса.

…Несколько секунд он постоял возле двери, из-за которой слышался уверенный голос Акбарова: «…Источники мало о чем говорят, может, он и не знал, что за ним скачут убийцы. Не успел Улугбек доехать до перевала, как они настигли его…» Потом направился в учительскую. Там сидела девушка лет двадцати трех, видимо, из комиссии.

— Извините, я хотел бы пригласить вас в мой класс.

Та молча встала.

Для «комиссии» не оказалось места. Правда, рядом с Махмудовой пустовало одно место, но комиссию обыкновенно сажали за последнюю парту.

— Улугбек, пересядь к Махмудовой.

Тот молча отказался. К Махмудовой пересел Ахмад. Девушка из комиссии села рядом с Улугбеком. А он, бедный, застыл от смущения и сунул замасленные руки под крышку парты.

Самади взял таблицу и повесил на доску. И тут раздался крик Махмудовой. Самади резко обернулся. На полу возле его стола сидела огромная лягушка.

Ребята дружно повернули головы к «комиссии» — девушка была бледна, как мел. Один Бабур был серьезен, пожалуй, слишком серьезен, чем и выдавал себя.

— Ты боишься лягушек? — спокойно спросил Самади.

— Н-нет…

— Зачем тогда так громко кричать? Это же обыкновенная лягушка.

— Из класса земноводных или просто амфибия, — сказал Бабур с тем же серьезным видом. — Обитает практически во всех районах земного шара, во всех водоемах.

— В водоемах, а не в классе! — Махмудова уже пришла в себя.

— Это правда, — сказал Самади. — Потом, кажется, их в Антарктиде и в Арктике не встретишь. Бабур, вынеси, пожалуйста, амфибию. Только живьем отпусти.

Бабур проворно поймал «амфибию» и, держа ее бережно, направился к выходу. Тут открылась дверь и в сопровождении завуча вошла серьезная дама лет сорока пяти. Самади увидел, что девушка из комиссии растеряна — видимо, дама была старшей и девушка ее немного побаивалась.

— Здравствуйте, — сказал Бабур даме и завучу, показал лягушку и вполне серьезно объяснил — В живой уголок.

Класс ничем не выдал его. Все уже поднялись за партами, включая и девушку.

— Выбор не очень удачный, — заметила дама. — Надо было с хозяйственным уклоном.

— У нас есть кролики, кроме того, думаем создать собственную птицеферму, — ответил завуч с готовностью. — Председатель колхоза обещал помочь.

— Здравствуйте, — сказала дама классу. — Садитесь. Начинайте, товарищ…

— Самади, — подсказал завуч.

— Начинайте, товарищ учитель. — Дама гордо не приняла его помощи.

Она с трудом втиснулась на место Бабура. Хотела было убрать его портфель и вздрогнула — из портфеля высунулась головка — точь-в-точь змеиная. Головка часто моргала, а змеи, как известно, не умеют моргать. Дама пришла в себя и бесстрастным взглядом показала на портфель завучу, который, потеснив двоих, сидел позади:

— В живой уголок.

Завуч взял портфель и тихонько вышел из класса.

— Начинайте, товарищ учитель.