Впрочем, здесь можно сделать и другое наблюдение. Рассматриваемый на приводимых примерах аспект математического действия закономерно вплетается в общий контекст физических законов сохранения. Заметим, что их всеобщность и обязательность таковы, что они вполне могут рассматриваться и как философские. Впрочем, многими исследователями они и принимаются в качестве таковых. Но если в силу действия этих законов в нашем мире бесследно не может исчезнуть ничто, то любые деформации, происходящие в системе «энергетический донор – движущееся тело» обязаны в полной мере компенсироваться какими-то изменениями в более широкой системе. Поэтому там, где «два плюс два» дают что-то отличное от «четырех», мы обязаны искать «недостающее» где-то вовне. Словом, в итоговый результат нашего сложения обязано войти абсолютно все, включая и те компенсирующие деформации, которые происходят в дальнем окружении слагаемых нами вещей. Мы уже приводили высказывание, когда-то звучавшее как аксиома: «Срывая цветок, ты тревожишь звезду». Возвращаясь к этому красивому образу, можно сказать, что мы обязаны искать все изменения, происходящие в окружающем нас звездном мире, ибо только полная их сумма способна дать точный результат того действия, в итоге которого сплетается венок.
Таким образом, вне этого восходящего к самым широким обобщениям контекста осознать подлинное существо анализируемого нами «сложения» невозможно.
Но мы рассмотрели только первое из двух приведенных выше условий. Между тем второе, в свою очередь, наводит на серьезные размышления.
Мы сказали, что здесь предполагается строго однородное пространство. Можно, конечно, предположить, что оно и на самом деле именно такое. Интуитивное представление о таком однородном пространстве долгое время господствовало в сознании ученых, но только Ньютон впервые дал ему строгое определение. При этом Ньютон вынужден был различать абсолютное и относительное пространство.
Согласно его определению абсолютное – это какое-то особое начало, которое существует совершенно независимо от самого вещества Вселенной. Оно есть что-то вроде пустого «вместилища» всех составляющих ее материальных объектов, явлений и процессов. Абсолютное пространство совершенно неподвижно, непрерывно, однородно (то есть одинаково во всех своих точках) и изотропно (другими словами, одинаково по всем направлениям), проницаемо (другими словами, никак не воздействует на материю и само не подвергается никаким ее воздействиям) и бесконечно. Оно обладает только тремя измерениями.
Однако сложность состоит в том, что абсолютное пространство вследствие полной неразличимости всех своих составных частей принципиально ненаблюдаемо, а значит, и непознаваемо человеком. Оно не поддается даже простому измерению. Но если так, то, говоря философским языком, оно вообще не обладает никаким «количеством». А вот это уже вещь в высшей степени сомнительная: начало, не обладающее «количеством», – не только философский, но и физический нонсенс. Кроме того, здесь напрашивается и другой вопрос. Ведь если какое-то явление в принципе ненаблюдаемо нами, встают сильные сомнения в самом его существовании. Ведь в этом случае мы не в состоянии ни доказать, ни опровергнуть его наличие. Но если мы ни при каких обстоятельствах не можем доказать его наличие, почему нужно верить в его существование? Ведь даже вера в Бога, в значительной мере опирается на различного рода знамения, чудеса, наконец, на зафиксированное евангелистами земное служение Его Сына. Словом, на вещи, которые в той или иной системе менталитета могут рассматриваться как определенная доказательная база. Если бы не существовало всего этого, то, возможно, не существовало бы и самого феномена религиозной веры.
Может быть, именно поэтому сам Ньютон был вынужден отличать от абсолютного пространства относительное, которое сводится к протяженности и взаиморасположению материальных тел. Только оно поддается дифференциации, только оно поддается количественному измерению, только с его частями можно совершать какие-то математические действия. Следовательно, и предметом науки может быть только относительное пространство.