Подруга Нинель заметно оживляется, она даже несколько раз подпрыгивает на стуле:
—
Ну, я вас оставлю. Вы пока поговорите, а я… Где этот в коже, который хотел со мной типа попрыгать?
И она тут же улепетывает, оставив Наташу и Дэвида пристально глядящих друг другу в глаза.
А в это самое время Гариф Амиров вышагивает по своему дому, там и здесь украшенному рококошными завитушками, повторяя одну и ту же траекторию, точно пойманное животное. Он останавливается подчас у стола, на котором разложены худенькие стопочки долларов, пересчитывает деньги, замирает, вдруг принимается оглядывать и даже ощупывает предметы обстановки… и вновь меряет шагами паркет комнат.
Звонок у входной двери. Гариф явно не готов к встрече гостя. Он с досадой швыряет находящиеся в его руке доллары на стол, но тут же подхватывает их, сгребает в кучу (звонок!) и, досадливо ругаясь, расталкивает по карманам брюк.
Звонок. Гариф ждет еще несколько секунд, как видно, в надежде, что посетитель утомится ожиданием и уйдет. Звонок, звонок, звонок. Он идет открывать дверь.
На пороге Роза, закрывающая своим исполинским телом весь дверной проем. Она раскраснелась и тяжело дышит. Одета же она на этот раз… Понятно, что Роза Цинципердт напрочь лишена каких бы то ни было комплексов относительно своей внешности, однако, шелковый брючный костюм, бледно-лиловый с жемчужными переливами, на такой гиппопотамше, — это уж слишком.
—
Но… Привет… —
произносит изумленный Гариф с какой-то вопросительной интонацией, невольно отступая перед надвигающейся на него тушей. —
Привет, Роза, но с минуты на минуту должна Наташа придти.
—
Не волнуйся, не придет, — как всегда уверенно заявляет Роза. — Она сейчас занята. С подругой. И еще занята будет как минимум час. А я всего на пару минут.
— Откуда ты знаешь, где она и когда будет?
— Гарик, ну, что за вопросы? Есть у меня возможность получать информацию о том, что меня интересует.
— Да… — несколько успокаивается Гариф. —
А где же охрана? Такие люди и без охраны?
— Охрана там. Внизу. В машине. Что мне еще твоих соседей пугать… Правильно? Только, что это у вас лифт не работает? Я на твой четвертый этаж, как скалолазка карабкалась. Ужас!
От жестокой одышки бесперечь вздрагивает все ее жирное тело, от обвислых щек до неохватных бедер. И все же она улыбается очень нежно. В лице Гарифа напротив — не присутствует и тени доброжелательности, ни удовольствия; он чрезвычайно напряжен и кажется едва ли не напуганным.