Скобелев, или Есть только миг…

– Зачем же поздно? Завтра в семь утра я буду ждать вас в низине за обозным парком, – Федор коротко кивнул и, не оглядываясь, зашагал к штабу: доложить об очередной неудаче.

Вечером он попросил Млынова быть его секундантом. Адъютант потребовал подробностей, молча выслушал и спросил:

– Наскучило служить, Мокроусов?

– Полагаете, что он непременно убьёт меня?

– Полагаю, что Михаил Дмитриевич вышвырнет вас из дивизии при любом исходе.

– А вы ему не говорите. Идёт война, и никто не застрахован от турецкой пули.

– Это – мысль, – усмехнулся Млынов. – Тогда идите-ка спать, господин дуэлянт.

Выпроводив Федора, адъютант тут же разыскал Михаила Дмитриевича, которому и доложил о предстоящей дуэли. Поступил он так не потому, что беспокоился за Мокроусова, и даже не по долгу службы, а из неприятия самих дуэлей, как средства улаживания ссор. Ему, отнюдь не дворянину, а всего лишь сыну обер-офицера, глубоко претило дворянское спесивое кокетство с собственной жизнью без особой к тому необходимости.

– Поручика арестовать, провести дознание, – хмуро распорядился Скобелев. – А вольнопера – вон. Хотя и жаль.

– Мокроусов не виноват, Михаил Дмитриевич, – зная генеральскую вспыльчивость, Млынов говорил осторожно. – Уверен, если бы на ваших глазах били человека, который не может защищаться, вы бы тоже не удержались от пощёчины.

– Да?.. – Скобелев недовольно посопел. – В семь у них рандеву? Ну что же, все должно быть по правилам. Поезжай.

Со временем Мокроусов промахнулся: в семь утра в низине было ещё тёмным-темно. Однако они с Млыновым приехали точно, а вскоре пожаловала и противная сторона. Оскорблённый поручик Сампсоньев и его секундант, крайне недовольный всем происходящим.

– Господа, – сказал он, представившись. – Я прошу вас не по кодексу дуэли, а исходя из более высоких принципов немедленно примириться. Дуэль во время боевых действий да ещё в расположении дивизии чревата…

– Нет! – резко перебил Мокроусов.

– Примирения не будет, – сказал Млынов. – Извольте, господин секундант, пройти со мной и определить места.

Поручик и порученец отчуждённо молчали, пока не вернулись секунданты. Федору выпал второй номер, и он, взяв у Млынова револьвер, пошёл на позицию, чавкая сапогами по болотной топи.

– Готовы? – спросил секундант.

– Готов! – откликнулся Мокроусов.

– По команде начинайте сходиться. После первых трех шагов имеете право стрелять.

– Прощения прошу, но первый выстрел за мной, – сказал поручик. – Я – лицо оскорблённое.

– Нет уж, это я прощения прошу, – ворчливо донеслось из редеющего тумана: к дуэлянтам приближался Скобелев. – Оскорбили вы, поручик. Оскорбили дивизию, в которой по недоразумению числитесь, оскорбили мундир, офицерскую честь, боевого товарища. Вот сколько оскорблений, и вам лишь ответили на них, съездив по физиономии. А так как прежде всего оскорблена моя дивизия, то стреляться вам придётся со мной, её командиром.

– Ваше превосходительство, – растерянно залепетал не на шутку испугавшийся поручик. – Я… я…

– Не трусьте, – презрительно поморщился Михаил Дмитриевич. – Я не претендую на первый выстрел. Мокроусов, где вы там? Идите сюда, а я отправлюсь на ваше место. Кто должен подать команду, господа?

– Но это же невозможно, ваше превосходительство, – запинаясь, еле выговорил секундант.

– Отчего же невозможно? – усмехнулся Скобелев. – Подстрелить штатского возможно, а подстрелить генерала – уже невозможно? Эполеты мешают? Так не беспокойтесь, я – в сюртуке. Без эполет и даже без Георгия. Млынов, прими пальто, – он сбросил форменное пальто на руки невозмутимому адъютанту. – Надеюсь, никто не подсунул моему порученцу незаряжённый револьвер?

– Я проверил, ваше превосходительство, – спокойно подтвердил Млынов.

Подошёл Федор. Сказал ворчливо:

– Михаил Дмитриевич, вы поставили меня в нестерпимо ложное положение.

– Бог подаст, – отрезал Скобелев; он взял у Мокроусова револьвер, взвёл курок. – Итак, жду сигнала.

– Ваше превосходительство! – отчаянно закричал поручик. – Я не могу, ваше превосходительство!.. Не могу, не смею…

– В воздух выстрелить не смеете? – насмешливо спросил Млынов.

– Я… я не могу… – лепетал поручик, опустив голову. – Поднять руку на вас…

– А на солдата можно? – вдруг бешено выкрикнул Скобелев. – Можно, я вас спрашиваю?.. – Он неожиданно вскинул револьвер, не целясь, выстрелил, и с головы поручика слетела фуражка. – Пуля в лоб тебя ожидала, мерзавец, вот её-то ты и испугался.

Все подавленно молчали. Генерал бросил револьвер секунданту, сказал:

– Суд чести, Млынов. Суд чести по обвинению в трусости. Возьми у него саблю.

Повернулся, пошёл. Млынов торопливо сунул генеральское пальто Мокроусову, кивком послал его следом. Федор нагнал Скобелева, на ходу набросил пальто на плечи:

– Наденьте, Михаил Дмитриевич, здесь сыро. И позвольте заметить, что вы скомпрометировали меня, после чего мне остаётся лишь покинуть вашу дивизию.