Скобелев, или Есть только миг…

– Предлагаешь опять ему поверить? Знаешь, единожды предавший входит во вкус.

– Его очень обидели текинцы, Михаил Дмитриевич. Кроме того, он поклялся на Коране, что спасёт увязавшихся за ним женщин и детей. А это – много кибиток.

Млынов подробно рассказал о встрече в пастушьей хижине. А заодно и о голоде среди туркмен и маленькой девочке, которую он вынужден был купить.

– Её зовут Кенжегюль.

– Кенжегюль, – повторил почему-то Скобелев. – Запоминающееся имя, хотя и весьма странное. Куда ты её определил?

– Хотел сделать лучше, но… – Млынов развёл руками. – Ребёнок вместе с матерью – в Геок-Тепе. Текинцы согнали туда всех мирных туркмен, полагая, что, узнав об этом, вы воздержитесь от артиллерийского огня.

– А как же мне взять эту крепость? – недовольно спросил Скобелев. – Солдат в чистом поле на штурм бросать, как то сделал генерал Ломакин?

– По словам Тыкма-сердара, основой обороны Геок-Тепе является хорошо укреплённый форт в юго-западной части крепости, Михаил Дмитриевич. Текинцы называют его Денгиль-Тепе. Холм господствует над местностью, поэтому именно в нем они и расположили всю свою артиллерию. Шесть пушек.

– Откуда они набрали к ним прислугу?

Млынов вздохнул:

– Русский офицер, два русских же фейерверкера, остальные – туркмены, когда-то служившие в нашей армии. Терять им нечего, а стрелять они умеют.

– И стрелять будут, – Скобелев тоже вздохнул. – У тебя есть какое-либо предложение?

– Не у меня – у Тыкма-сердара. Он предлагает взорвать стену Денгиль-Тепе минным подкопом и сразу же атаковать, пока текинцы не опомнились.

– На этот форт я должен поглядеть сам, – задумчиво сказал Скобелев.

– Очень опасная затея, Михаил Дмитриевич, прямо вам скажу, – Млынов неодобрительно покачал головой. – Вокруг крепости на добрых десять вёрст – открытое пространство. Исключение – сады неподалёку от крепостных стен, но в них всегда прячутся сильные кавалерийские отряды. А уж в чем текинцы мастера, так это в конных атаках и кавалерийской рубке.

– Кони их приучены к артиллерийской пальбе? – сразу же спросил Скобелев.

– Полагаю, что нет, – сказал Млынов, подумав. – Большинство текинцев не имеют опыта боев с нашими регулярными частями, а учений они проводить не любят и не умеют.

– Это значит, что против их джигитов надо ставить нашу пехоту, Млынов, – убеждённо сказал Скобелев. – Причём хорошо вымуштрованную и дисциплинированную. И за каждой ротой – по два орудия. Одно – просто для грохота, чтобы лошадей пугать, второе – на картечи. Как на манёврах в высочайшем присутствии, понимаешь? Отсюда следует, что придётся заняться парадной шагистикой, иного выхода не вижу. А заодно и противника в заблуждение введём, у него ведь соглядатаев тут предостаточно.

Генерал вдруг достал записную книжку в сафьяновом переплёте и золотым карандашом принялся что-то торопливо записывать.

– Спасибо, Млынов, ты мне отличную идею подсказал, бормотал он, продолжая записи. – Удивить – значит победить. Пришёл – удивил – победил, вот какой афоризм нам бы оставил Юлий Цезарь, если бы ему довелось воевать в этих краях.

– Какие там идеи, – вздохнул бывший адъютант, невесело усмехнувшись. – Я – соглядатай, а не офицер. Не гожусь я для этих дел, Михаил Дмитриевич. Не гожусь.

– Ещё как годишься, – не отрываясь от записей, сказал Скобелев. – Цены ты себе не знаешь…

– Знаю, – упрямо продолжал бывший капитан. – Врать да придирчивого купца изображать – вот и вся теперь моя цена.

Скобелев ничего не сказал, продолжая что-то лихорадочно записывать. Млынов посмотрел на него, спросил неожиданно:

– Пьёте много?

– Что было, то было, – генерал захлопнул книжку, спрятал во внутренний карман мундира. – Батюшка мой помер.

Млынов медленно поднялся, перекрестился.

– Вечная память Дмитрию Ивановичу…

– Макгахан помер, – жёстко продолжал свой мартиролог Скобелев. – Князь Сергей Насекин пулю себе в голову пустил. Тебя, друга ближайшего, от меня отрезали. По живому полоснули, Млынов, по живому… И один я теперь, как перст. Даже матушка в Болгарии.

– Ох, Михаил Дмитриевич…

– Ох, Млынов. По мне бьют, прямой наводкой бьют. А я устоять должен, вопреки им – устоять! И разгромить текинцев. Сказочно разгромить!..

– Так и будет.

– Если ты поможешь. Много уже помог, но ещё помоги, очень тебя прошу. Я должен триумфатором в Санкт-Петербург вернуться. Триумфатором! Тогда и тебя отхлопочу. И мундир тебе вернут, и следующее офицерское звание пожалуют, и я тебе лично такой орден вручу, чтобы дети твои дворянами писались до скончания рода твоего. Только помоги мне, Млынов.

Таким бывший адъютант никогда ещё не видел своего бывшего начальника. Скобелев говорил с такой искренней горячностью, с таким пафосом и мольбой одновременно, что Млынов впервые понял: Михаил Дмитриевич и впрямь видит в нем последнего человека, которому можно доверять безоглядно. Видит последнего друга в создавшемся вокруг него одиночестве, и поэтому первым протянул генералу руку. Впервые за всю совместную службу.

– Спасибо тебе, друг мой, – Скобелев крепко сжал протянутую ладонь. – Безмерно благодарен тебе. Безмерно!..

4