Скобелев

— И все же вы говорили о добре, которое каждый может отдать, но почему-то мало, кто отдает.

— Признаться, о чем я мечтаю? Только не вздумайте смеяться, предупреждаю, я чертовски обидчив. Сказать?

— Чистосердечное признание засчитывается в половину вины, — улыбнулся Брянов.

— Я очень хотел бы помочь именно вам в этом бою, — тихо сказал Тюрберт. — Даже больше: я бы хотел спасти именно вас, Брянов. Я бы хвастался потом всю жизнь и рассказывал бы своим внукам, как однажды прикрыл огнем и выручил из беды очень хорошего человека.

— Будем дружить, артиллерия? — улыбнулся Брянов.

— Будем, пехота.

И офицеры торжественно пожали друг другу руки. На востоке светлело. Занимался новый день — 14 июня 1877 года.

Глава вторая

1

В безлунной ночи рассаживался по понтонам первый эшелон десанта — сотня кубанских пластунов, стрелки Останова и Фока, пехотинцы Ящинского, Григоришвили и Брянова и гвардейцы под командованием полковника Озерова. По сорок пять человек в полуторные понтоны, по тридцать — в обыкновенные. Генерал Драгомиров стоял у причала, пропуская роты мимо себя. Солдаты, узнавая его, подтягивались, шепотом передавая по рядам:

— Сам провожает.

А Михаил Иванович пристально всматривался в старательные молодые лица, размытые сумраком и уже неузнаваемые, с горечью думая, сколько внимательных живых человеческих глаз не увидят завтрашнего дня. Эти мысли совсем не мешали ему верить в победу: он твердо знал, что выиграет дело, что выдержит, вытерпит, что вынесет все. Что силою, мужеством, волею и жизнями этих вот солдат проломит брешь в несокрушимой обороне Османской империи. Он просто прикидывал, сколькими сотнями молодых жизней он оплатит победу, и печаль тяжким грузом оседала в сердце старого генерала.

— Михаил Иванович! — шепот раздался сзади, и Драгомирова вежливо тронули за рукав.

Он оглянулся: перед ним стоял Скобелев. В белой парадной форме и при всех орденах.

— Не спится, Михаил Дмитриевич?

— Михаил Иванович, будьте отцом родным, — умоляюще зашептал Скобелев. — Возьмите в дело. Не могу, себе не прощу, коли в стороне останусь. Вплавь с казаками…

— Голубчик, ну как же я могу? Не приказано и должностей нет. И потом, что это вы в белом?

— Бой есть великий праздник, Михаил Иванович, по-иному не мыслю.

— Правильно, и я не мыслю. Но днем, а не ночью. Днем, при солнышке.

— Сниму, — мгновенно согласился Скобелев. — Бешмет вон казачий надену, только возьмите, Христом Богом…

— Как взять, в каком роде, генерал? — маялся Драгомиров, любивший Скобелева за отвагу и независимость. — Ведь не в ординарцы же, в самом деле…

— Пойду, — тотчас же согласился Михаил Дмитриевич. — При вас и при таком событии за честь почту ординарцем состоять. Прикажете в понтон?

— При мне — лично и все время, — тяжело вздохнув, строго сказал Драгомиров. — Подтяните Минский полк, он отстал на марше. И чтоб разговоров — ни-ни.

— Слушаюсь, Михаил Иванович! — просиял Скобелев. — И благодарю. От всего сердца благодарю!

И тут же исчез, а Драгомиров добродушно усмехнулся. И подумал невольно: «Вот бы все генералы наши на такое сражение, как на праздник рвались…»

А роты все шли и шли, будто драгомировская дивизия отправляла на тот, затаенный, темный враждебный берег не считанные восемнадцать понтонов, а добрую половину всего Волынского полка. Вся идея прорыва главных сил русской армии строилась на быстроте и внезапности, количество войск ради этого было сведено до минимума, но нетерпение уже охватывало всегда выдержанного, академически спокойного и невозмутимого генерала, и Михаил Иванович уже начал нервно пощипывать тощие монгольские усы.

— Погрузка закончена, Михаил Иванович, — подойдя, негромко доложил начальник переправы генерал-майор Рихтер. — Прикажете начинать переправу?

— Обождите, — Драгомиров шагнул к тяжело, по самые борта нагруженным понтонам и снял фуражку. — Вы уйдете сейчас, а я останусь. Второй эшелон погружу и — следом. Я бы вместе с вами хотел, да служба не велит, так что на время расстанемся… — Он помолчал, покрутил фуражку во внезапно задрожавших руках. — Одно помните: от вас все зависит, в руках ваших сегодня вся судьба наша. Либо через Дунай, либо в Дунай, иного пути у нас нет. И я вам ничего не могу обещать — и помощь не скоро подойдет, и артиллерия не скоро поддержит. Сами вы все должны исполнить. Сами. Не стреляйте в темноте без толку: целей не видать, а турки сразу поймут, что вас горсточка. Главное, сигналов об отступлении быть не должно и не будет. Никаких сигналов! Колите того штыком, кто сигнал такой подаст, тут же на месте и колите, потому что это либо трус, либо враг. И не ищите своих офицеров, держитесь тех, кто рядом окажется. И… и выручайте друг дружку. Помните об этом. С Богом! С Богом, дети мои! С Богом, до встречи на том берегу!