Склеп духовных скреп

Глава третья. Победобесное мракобесие

      На следующее утро Бибиков был разбужен университетским сторожем, который поспособствовал его скорому пробуждению. И поручил тому скорую уборку одной из стен университета. Дескать, это очень важное поручение ректора и если тот не исправит сложившиеся недоразумение, то они оба окажутся безработными, по причине того, что сторож Гнидов проворонил вандалов, а Бибиков соизволил дрыхнуть в рабочее время. Бибиков, конечно, мог бы рассказать тому о его вчерашней встрече с министром культуры. Но кто ему поверит? Преимущественно никто. А значит, бери дворник Бибиков все свои тряпки, губки, чистящие средства и ступай драить разрисованные стены. К чему он вскорости и приступил. Он вместе со сторожем вышел на улицу и возле университетской двери разглядел заспанными своими глазами надпись, нанесенную на стену аэрозолем, баллончиком с краской. Сочетание слов было таковым: “Мутин вор”.

      “И как я, по-вашему, это недоразумение исправлю. Правду не исправить. Только могила всё это может исправить”. – подумал Бибиков и начал смачивать губку в ведерке с водой. Сторож тем временем покровительственно следил за каждым его действием, оценивая качество проделываемой работы.

      Должно быть, целый час Бибиков начищал стену, покуда крамольная надпись бледнела, под его натиском, а затем и вовсе исчезла. Так он смыл правду, а осадочек-то остался, пускай даже и на дне ведерка. Видимо поэтому сторож несколько раздосадованный, насупился и произнес.

– А ведь это злосчастное нарушение. Это статья об оскорблении власти. – тут он оглянулся. – Это студенты из общаги приходили сюда ночью. Я в этом практически уверен. Вот посмотрю сегодня записи камер наблюдения и выясню правду.

– Лучше не смотри. Оно тебе надо? – ответил тому Бибиков, мягко возражая. – Ну вычислишь ты тех правдолюбов, а дальше-то что? Выслужиться перед начальством хочешь?

      Гнидов будучи человеком крайне ленивым, поворотил свою мысль в иное русло.

– Оно и правда. Найду я этих вандалов. Вот будут у меня и преступники и улики. А вреда университету уже нет. Надпись-то смыта тобой. Только одно меня заботит. Не вернутся ли они сюда снова, стены разрисовывать. – сказал сторож Гнидов.

– Так если увидишь их, скажи им – не пишите вы эту ерунду. То, что Мутин вор и все его подчиненные ворюги, об этом все хорошо осведомлены. В этом никакой тайны нет. Банальность безынтересная и только эти все ваши малевания – так им и передай.

– Да лучше б написали – не воруйте. То-то больше бы пользы было.

      На том они и условились и о том больше не заговаривали.

      Далее Бибиков справившись со своим утренним поручением, разместился в университетской белой беседке. Он размышлял.

“А ведь и вправду для чего мне надо будет обличать преступные властные структуры, когда об их убожестве и так все хорошо знают. Книгу еще писать про это безобразие. Для чего? Чтобы её отвергло издательство, которому нужна только прибыль, в их глазах любая книга это пачка банкнот. Банальные торгаши. А редакторы текста вообще не нужны, думающие, что у них есть право что-то изменять в книге автора и считающие, будто они лучше знают, как должна выглядеть книга, какой должен быть текст и каково построение сюжета. Завистливые филологи, портящие авторское видение творения, вот они никто. Или мне нужно будет отослать рукопись своей книги на какой-нибудь литературный конкурс. Имени, к примеру, Пупкина. И что же это даст? Когда в этом конкурсе участвуют одни и те же писатели и поэты, все эти дипломированные филологи – академические рабы. Этот конкурс продажен, как и всё в этой стране. И потому мою книгу непременно отвергнут, ведь она будет напичкана политическими и религиозными рознями. Моя книга будет осуждать власть. Моя правда всем этим старикам экспертам придется не по вкусу. Вместо правды они найдут в моей книге только повод оскорбиться и больше ничего. Они все идолопоклонники, которые молятся то на религию, то на победу, то какому-нибудь властителю возносят свои молитвы, и стоит только что правдивое об этом всём написать, так они сразу ссылаются на статью о клевете. Всем этим продажным бесталанным литераторам всё бы новых Медичинских печатать, да побольше патриотизма, да победобесия, или какой-нибудь чёрной бытовухи. Как и сам конкурс, чье он имя прославляет? Курчавого убийцы. Да пусть он трижды гений, человек-то он был злой, ведь, сколько же он о войне писал, да всё подобострастно, возвышенно. А потом он взял в руки оружие и погиб от оружия. Вот судьба всех злодеев. Но в нашей стране любят ставить памятники злодеям, всем этим императорам, военачальникам, солдатам, изобретателям орудий убийств. Как сказал один провластный лизоблюдкий писатель – приемники Пупкина не будут пацифистами. Тогда я лучше буду приемником писателя-пацифиста, и буду пацифистом, нежели буду умножать книгами военную идеологию зла. Поэтому, если я и напишу книгу, то она не склонится перед цензурой. Никогда этого не будет”.