Скиф

Когда юноши вернулись, то амазонки сказали им: «Нам становится боязно и страшно при мысли о том, как нам жить в этих местах, с одной стороны, потому, что мы отняли у вас отцов, а с другой — потому, что сильно разорили вашу страну. Но так как вы желаете иметь нас своими женами, то вместе с нами сделайте следующее: снимемся с этой земли и переправимся через речку Танаис и там поселимся».

Юноши и на это согласились. Переправившись с амазонками через реку, они шли к востоку три дня от Танаиса и три от озера Меотиды к северу. Там они поселились и живут теперь. Поэтому сарматские женщины ездят верхом на охоту с мужьями и без них, выходят на войну и носят одинаковую с мужчинами одежду.

Тут Опия слукавила, на ней был дорийский хитон, почти не скрывавший упругую грудь и стройные, обутые в сандалии ноги. Правда, шерстяной платок — диплакс, она держала в руке, иногда, когда навстречу нам шли мужчины, накидывала его на плечи.

Мы подошли к усадьбе Феокла и присели на мраморные ступени храма Аполлона.

— Я буду тебе опорой. Помощницей в нелегких трудах. Я стрелы твои возьмусь точить, щиты менять и ухаживать за твоим конем, только не прогоняй. Ладно?!

Тогда я воспользовался той малостью, что мне предложила жизнь, поцеловал Опию. А когда во мне разгорелся пожар, я поднял сарматку и на руках понес в гранатовую рощу, она не отдалась мне сразу. Потребовала выслушать ее:

— Буду твоей рабыней. Только сделай одно…

— Говори, что мне сделать? — спросил. И в тот момент я действительно готов был много чего совершить ради нее.

— У тебя же есть воины? Перебей стражу у ворот и впусти в город сарматов Гнура. Он станет тебе братом!

Она снова меня предала, мои чувства и мою страсть…

Я не спешил выплеснуть все, что почувствовал в тот момент. Черт с ней, с любовью! Мне вспомнилось, как я переживал, оказавшись за стенами Феодосии, что угодил в ловушку, и снова подумалось: «…по своему характеру и побуждениям противники могут быть самые разные. А это значит, между прочим, что бывают противники, которых в определенный момент можно превратить в союзников…»

— Я подумаю об этом.

Мой тон и мои намерения были самыми серьезными. И конечно же от пылающей минуту назад страсти остались лишь холодные угли.

Ее глаза метали молнии, и она шипела, сдерживая крик:

— Ни одна сарматка не может выйти замуж, пока не убьет врага. Некоторые из нас так и умирают в старости безбрачными, потому что не смогли выполнить этого требования. Только не я!

Она все-таки закричала, бросаясь на меня с ножом. Где она его прятала? Не знаю. Я гладил ее тело и целовал, не замечая при ней оружия. Конечно, я не хотел ее убивать. И с моими навыками это было возможным — не убить. Наверное, судьба-злодейка вмешалась. Мой блок на руку, держащую нож, был рассчитан на мужчину. Женщина оказалась гибкой и прыгучей. В прыжке, перелетев через свою руку, Опия угодила на лезвие ножа, который я успел отобрать, но не успел еще отвести руку с ним за спину.

Она истекала кровью, а я ничем не мог ей помочь: колотые раны в живот тут, как правило, заканчивались смертью. Опия то проклинала меня, то звала, просила обнять ее и согреть. Я обнимал, а она клацала зубами, пытаясь вцепиться в мое горло.

Фароат во мне негодовал, все происходящее сводило меня с ума. Я вернул себе контроль, когда Опия уже не дышала. И не был уверен, что сарматка скончалась от ножевой раны…

Старый раб снова получил от меня серебро и унес труп Опии. Где и как он ее похоронит, мне было уже безразлично. Я выпил больше, чем когда-либо пил в этом теле, и почти ничего не соображал. В таком непристойном виде попался на глаза Феоклу, который сам был еще тем пьяницей. Мы продолжили заливаться вином, и мой наниматель, разбивая опустевшую амфору, вознеся руки к небу, прокричал Громовержцу:

— Порази мерзкого Сатира своей молнией, и я построю тебе новый храм!

Хоть я и был изрядно пьян, но уловил главное: смерть Сатира Феокл готов хорошо оплатить!

— Он услышал тебя, благочестивый господин…

— Что ты несешь, скиф?

— Завтра я убью Сатира, а ты — Феокл Феодосийский, лучший среди первых, купишь мне дом и выплатишь медимн серебром. Все дешевле будет, чем новый храм строить. Хе-хе…

— О! Сделай это, скиф, и получишь желаемое!

Мы ударили по рукам, а утром проснулись в той же беседке под шум дождя. Наверное, феодоситы радовались непогоде. Воды в полисе становилось все меньше. Только Феокл плевал на дождь, первое, что я услышал тем утром от него:

— Скиф, ты не передумал?

Глава 27

Каждый день похож один на другой, пока что-нибудь не изменится, и то холодное утро казалось таким же обычным, как все остальные. Было ужасно холодно. Всю неделю лил дождь и штормило море, но в то утро лужи замерзли, иней выбелил траву, а Понт успокоился.