Скиф

Кто ждет и зачем, я, конечно, понятия не имел, но кивнул, и мы пошли мимо кибиток и едва дымящих кострищ. Розовый горизонт предвещал скорый рассвет, сумерки уже рассеялись, и я издалека увидел молчаливую толпу воинов и костер, пылающий ярко и почти бездымно, пламя желтым столбом чуть покачивалось в прозрачном утреннем безмолвии. Что толку расспрашивать об этих людях Авасия? Я ускорил шаг и вскоре разглядел Артаза, сидящего на какой-то шкуре. Перед ним в глиняных горшках еще исходили паром куски отваренного мяса. Авасий обогнал меня, подошел к Артазу, достал пальцами из горшка кусочек мяса и, съев его, присоединился к воинам, стоящим за стариком. И снова я почувствовал себя Незнайкой: что мне делать? Ровно ничего! Выяснилось… Все уже сделали за меня и для моего благополучия! Оказывается, если сколот не мог справиться со своими врагами в одиночку, то он убивал быка, варил его мясо, а шкуру расстилал и садился на нее, руками хватался за голову и истерил, чтобы привлечь к себе внимание. Каждый желающий мог подойти, взять кусок мяса и, встав одной ногой на шкуру, поклясться привести с собой определенное количество воинов. Артаз не мог в одиночку справиться с вождем паралатов, при этом он и не мог стерпеть обиды, нанесенной его зятю! Об этом я узнал потом, когда стал расспрашивать старика, чего ждут все эти воины за его спиной.

– Теперь это твои воины, – ответил он мне и улыбнулся. – Если Агафирс откажется сразиться с тобой, то вождем он уже точно не будет…

Жаль, все-таки придется сражаться! А враг мой – парень крепкий, коренастый, в лоб такого не возьмешь. Фароат от моих мыслей горестно вздохнул, а мне стало смешно: вспомнил, как вчера малыш хорохорился.

* * *

Солнце светит прямо в глаз, правый я прикрыл, чтобы совсем не ослепнуть. Агафирс еще той сукой оказался: мало того что предложил биться только акинаками, так еще стал спиной к светилу и выжидает. А переть на него дураков нет, весит парень в два раза больше, чем мы. Фароат, правда, спрятался. Гаденыш…

Царек, как узнал, что Артаз потихоньку его войско переманивает, сам явился. На нем был тот же потертый кафтан, из оружия – только акинак на бедре. В наше время говорили: «На миру и смерть красна!» Фароат хоть этого и не мог знать, но перед толпой сколотов опять расхорохорился, увидев вождя паралатов, закричал:

– А я думал, что придется воинов за тобой посылать!

Агафирс был трезв и, услышав Фароата, озверел. Так мне показалось: на его загорелом лице появились темные пятна, большие карие глаза превратились в щелочки, огромные кулаки, казалось, вот-вот пойдут в ход. Но Фароат на это все внимания не обращал, а я заметил, что когда мальчишка хочет что-то сделать, управлять им я не могу. По крайней мере, в тот момент точно не мог.

Агафирс скинул на землю кафтан, порвал на себе рубаху, извлек из ножен акинак и тигриной, пружинистой походкой пошел нам навстречу. Вот тогда Фароат и спрятался, исчез, предоставив мне самому разбираться с разъяренным номадом.

Ножевому бою нас учил инструктор по владению короткими клинками, так он себя называл сам. Мужик всю войну прошел, не расставаясь с ножом. Наверное, много чего повидал и пережил. Так он на первом занятии нам прямо заявил: «Увидите перед собой кого-нибудь с ножом, бегите!»

Я очень хотел убежать, но не мог. Честь, мать ее! Еще мне запомнилось, что с ножом в руке нужно двигаться, как это делают боксеры, а не стоять на месте, тем более согнув ноги. Агафирс именно так и стоит напротив – он широко расставил ноги, согнув их в коленях. Тем самым номад лишил себя мобильности. Я помнил: когда ты дерешься ножом, то ты калечишь и убиваешь. Убиваешь! Убиваешь в тот момент, когда неудачное стечение обстоятельств заставляет тебя протыкать и вспарывать человеческую плоть, разрезая и вываливая наружу пахнущие, красные и трепещущие человеческие органы противника.

– Ножевая драка – злое, кровавое и уродливое занятие, – вбивал в наши головы инструктор. – Колите и режьте, как только получите такую возможность.