Схватка не на жизнь

Они постояли возле престарелого графолога, затем отошли к забору, где были вывешены самодельные, кустарного производства бумажные ковры с грубо намалеванными на них пышногрудыми, томно разлегшимися на неправдоподобно ядовито-зеленой траве девицами.

— Вы ведете странную жизнь затворника. Второй день не высовываете из дому носа. Это может насторожить тех, кто приказал вам остаться в подполье, — напомнил Эрлих.

— Приболел я, ваше благородие… — несмело сказал Никифоров.

— Уж не медвежьей ли болезнью? — с ехидцей в голосе спросил поручик.

— Это самое… ишиас одолел, будь он неладен. Сил просто нет! Разогнуться не дает…

— Глядя на вас, этого не скажешь. Только бледны и как-то измучены, точно бессонницей страдаете.

— Вот-вот! — торопливо кивнул Никифоров. — В самую точку попали.

— Прекратите симулировать и разыгрывать перед нами комедию! — повысил голос Эрлих. — В ревкоме решат, что вы струсили. Немедленно выходите на работу — в депо вас несомненно ждут. Если подпольщики станут интересоваться курьером — расскажите все, как было.

— И про занавесочку тоже рассказать? Про сигнальчик, значит? — осмелел и решил пошутить Никифоров. Но тут же чуть не взвыл от боли: поручик наступил своим штиблетом Никифорову на ногу и сильно придавил ее.

— Вас большевики ни в чем не подозревают — можете не волноваться, — продолжал Эрлих. — Ни ревкому, ни тем более нам вы не нужны в качестве балласта. Сегодня же пойдете в депо. Постарайтесь увидеться с подпольщиками. Только не врите им про ишиас. От вас ждут действий.

— А ежели я кого встречу — это в смысле, что вас тот человек сильно заинтересует, в контрразведку спешить или как? — робко спросил Никифоров.

— Или как, — устав втолковывать, сказал штабс-капитан. — Никуда, и тем более в контрразведку, идти не надо. Строжайше запрещаю это. Не будьте глупцом, Никифоров, возьмитесь за ум и не стройте себе иллюзий, будто подпольный ревком состоит исключительно из одних олухов! Заметь они, что Никифоров вхож к нам, — несдобровать в первую очередь вам!

Сигизмунд Ростиславович хотел по привычке одернуть на себе китель, но вспомнил, что переоделся в штатское, и застегнул пиджак на все пуговицы.

— И хватит трусить, на вас противно смотреть! — посоветовал штабс-капитан на прощание и достал массивный портсигар с выгравированной на крышке монограммой «РЭ».

«Отцовский. По наследству, видно, достался», — подумал Грум-Гримайло и, чиркнув по коробку, протянул зажженную спичку.

Но закурить Эрлих не успел. В толчее барахолки кто-то взвизгнул, затем над толпой прокатился гулкий пистолетный выстрел, и люди, что запрудили рынок, в панике бросились в разные стороны, подгоняемые полицейскими свистками.

— Облава? — спросил Грум-Гримайло.

— Похоже, что да, — согласился Сигизмунд Ростиславович.

Он прислонился к забору, наблюдая за патрулем, не вовремя решившим устроить проверку документов.

9

— Они пришли-с, ваше превосходительство!

Барон Врангель[1] вопросительно уставился на адъютанта.

— Полковник Холмэн из военной миссии Великобритании. Вы изволили назначить ему прием на час тридцать, — напомнил адъютант, продолжая стоять навытяжку.

— Кто еще?

Адъютант взглянул в листок:

— Граф Гендриков по личному вопросу, редактор «Неделимой России» господин Набоков и именитый горожанин, содержатель магазина Яблоков.

— Что нужно последнему?

— Пришел с жалобой. Просит снять повешенного возле его магазина большевика. Плачется, что покупатели обходят магазин, и торговля поэтому пришла в полный упадок.

— Гоните его в шею и пригрозите контрразведкой! — насупил брови барон и резким движением смахнул на край стола пачку депеш: — Редактору передайте глубочайшее извинение и сошлитесь на мою исключительную занятость. Графа выслушайте лично и окажите помощь. А полковника и сопровождающих его лиц просите.

— Слушаюсь!

Адъютант неслышно выскользнул в приемную.

Барон встал из-за стола. Высокий и сухопарый, он чуть не коснулся бритым затылком низко свисающей с потолка люстры.

Короткий взгляд в большое, занимающее чуть ли не весь простенок зеркало в дорогой раме успокоил барона: в казачьей форме — белой черкеске с серебряными глазырями — он выглядел, как считал не без оснований, внушительней, нежели в генеральском мундире и корниловской фуражке с красной тульей и черным околышем.

Барон парадно откинул голову и уставился на дверь, которая тотчас распахнулась перед двумя англичанами и щеголеватым ротмистром.

«Хорошо, что захватили переводчика. Иначе пришлось бы беседовать на скверном французском», — подумал барон и сделал шаг навстречу делегации.

— Господин полковник Холмэн, личный уполномоченный миссии генерала Бриггса! — кавалергардно, что пришлось по нраву барону, выкрикнул ротмистр. — Представитель русского отделения военно-торгового совета королевства Великобритании сэр Мак-Корди!

Англичане уже имели честь быть представленными главнокомандующему Кавказской армией на банкете, который закончился где-то за полночь и при воспоминании о котором у барона начинало побаливать в висках. Но церемония есть церемония, и Врангель вновь чопорно приветствовал именитых гостей.