Схожу-ка я замуж!

Но это все так, побочные детали удивительного и неповторимого характера. Главное же заключалось в том, что он ВСЕГДА КУРИЛ.

Он не просто пускал дым, а священнодействовал с сигаретой, надежно зажатой в белоснежных зубах.

— Так, — говорил обычно он, не спеша доставая сигарету и основательно разминая ее музыкальными пальцами (мама так хотела, чтоб он играл на арфе!). — Значит, вы все отрицаете?

Продолжая пристально глядеть в белые бандитовы зрачки, он сладко, затягивался, потом очень долго, на едином дыхании выпускал дым, отчего экран превращался в золотое руно. Дым щипал бандиту глаза и органически переходил в сакраментальный вопрос:

— Догадайтесь, кто сейчас войдет в этот кабинет?

Далее следовала новая могучая затяжка, все скрывалось в теперь уже серой пелене дыма, и лишь откуда-то доносился слабый голос преступника:

— Начальник, дай закурить!

И вот они уже курят-священнодействуют вместе, запрокидывая в никотинном кейфе головы, пуская кольца (причем кольца бандита, — конечно же, намного мельче колец следователя), сверлят друг друга алмазными буравчиками взглядов, потом бандит паническим движением гасит сигарету и во всем признается.

Арсенал нашего героя был неисчерпаем, ибо он курил все, что можно было курить: трубку, сигару, папиросы «Беломорканал», «козью ножку», цигарку и многое другое.

Табачный дым был одним из главных его подручных средств. Наравне с самбо и каратэ. Табачным дымом щедро пользовались и те, кто создавал героя. Если не хватало драматургии, если диалог был примитивен и скуден, если не выстраивался сюжет, то все паузы, пробоины, все литературно-сценарные раны прочно и надежно затягивал универсальный табачный дым, без которого не обходился ни один детектив.

И вот все кончено. Теперь в следственном кабинете на подоконнике стоит угрюмый пузатый чайник, из которого хозяин кабинета то и дело наполняет свой стакан, оправленный в скучный железнодорожный подстаканник.

Что, скажите, что можно сделать при помощи этого чайника в деле раскрытия преступления? Запутать бандита, расположить к себе трудного свидетеля, помочь самому себе найти истину?

Фальшиво все это, скажу я вам, нежизненно.

Я смотрю на новых детективных героев, гремящих ложечкой и с хрустом кусающих сахар, и на душе становится уныло.

Где, спрашивается, романтика поединка? А что будут делать авторы, у которых выбили из-под пера такую опору?

Я смотрю на точку поезда, который неотвратимо уносит моего героя, так красиво и внушительно умевшего стряхивать пепел с сигареты мудрым указательным пальцем, и мне становится не по себе.

Что-то будет теперь с детективным жанром, тревожно думаю я, что-то будет…

МОРАЛЬНЫЙ ТУПИК

ПОГОРЕЛЕЦ

За каждой строкой этого письма в редакцию угадывалась снисходительная улыбка уверенного в своей правоте человека. Полного сил и жизненной энергии. Мускулистого. Хваткого и ловкого. Твердо ставшего на ноги и обретшего свое счастье.

И это было действительно так, хотя автор письма Коля Ш., восемнадцати лет от роду, твердо стоял на зыбкой почве, а то, что называл он счастьем, имело совсем другое название.

Но это только знал я. Он об этом даже не догадывался. Более того, он поучал меня и разносил по косточкам один из моих фельетонов, в котором я бичевал легкую жизнь.

Должен сказать, что писем от незрелых читателей почта, увы, приносит еще немало, и письма эти в основном такие наивные, что за пять минут в редакционном ответе находятся слова, разящие нелепые аргументы с уверенностью козырного туза.

Случай с Колиным письмом был сложнее, и я сразу это понял. Суть многословного и эмоционального письма, которое едва уместилось в школьную тетрадку, в моем совершенно объективном кратком переложении состояла в следующем.