Сходняк

Из— за регулярных изнурительных физических упражнений у Варяга так разыгрывался аппетит, что он с трудом мог побороть чувство голода, которое преследовало его целый день и порой не давало заснуть, -он едва дожидался очередного утра, чтобы с жадностью наброситься на черствый хлеб или мучнистую невкусную картошку. Он с невеселой усмешкой думал о том, что превратился в подопытную собаку Павлова, у которой выработали условный рефлекс на выделение желудочного сока. Вот только собака реагировала на вспыхивающую лампочку, а он — на лязг железного засова. Варяг старался расковыривать швы осторожно, чтобы, не дай бог, не сломать гвоздь, который уже довольно-таки сильно стерся. Сколько раз он провел им по тонкой бороздке между каменной плитой и стальной решеткой — сто раз, а может быть, тысячу раз? Но его упорный каторжный труд не был бесполезным. Он уже мог вложить в возникшую щель половину пальца. Он решил для себя, что, когда щель окажется настолько глубокой, что в нее поместится весь вытянутый палец, он начнет ковырять щель с другой стороны. И так со всех четырех сторон, пока он не поднимет эту решетку, как крышку с кастрюли…

***

К вечеру, устав после каторжной работы, он приваливался спиной к стене и принимался вспоминать — Свету Олежку, Егора Сергеевича, отца Потана и Лену. И Лизу И другую Лену, которая за последние несколько месяцев стала ему так близка, так дорога… Что с ними? Что с ней? Где они сейчас? Зная нравы и привычки молодых законных воров, Владислав понимал, что «гладиаторы» какого-нибудь Вити Тульского наверняка отследили и Лену в офисе «Госснабвооружения», и Лизу на даче на Никитиной Горе. И вполне возможно, что их обеих сейчас держат в каком-нибудь укромном месте под Москвой или за Уралом… Он даже выматерился при этой мысли, представив себе, каким издевательствам, унижениям и боли их могут подвергнуть…

Но ему было ясно, что, кроме него, их никто не сможет вырвать из рук этих сволочей, и осознание этого непреложного факта придавало ему дополнительные силы.

Сам не зная еще зачем. Варяг начал вести счет дням, прочерчивая на стене тонкие черточки отросшим ногтем большого пальца. Когда таких черточек стало тридцать, он вдруг впервые почувствовал холод. Несложный подсчет показал, что сейчас уже, видимо, наступил декабрь и, значит, пришла зима. А у него, кроме почти уже стертого до дыр пиджака и брюк, ничего не было. Одно спасало его от ночного похолодания: паркий воздух, наполнявший его подземную камеру теплом.

Видимо, где-то недалеко отсюда проходила теплотрасса, подогревавшая его обиталище.

Однажды утром, услышав привычный скрежет стального засова, Владислав поднял голову и заметил, что на ведре сверху лежит что-то большое и темное.

Когда ведро глухо ткнулось в каменный пол, он понял, что это большое ватное одеяло. Так, выходит, его собираюсь продержать тут всю зиму.

— Эй, земляк! — крикнул Владислав вверх незримому охраннику. — Отзовись, земляк! Ты бы привел кого. Пусть мне хотя бы огласят приговор! А? На какой срок настраиваться? А если в январе мороз под тридцать будет — я же тут околею!

Но ему никто не ответил. Владислав на миг подумал уж не глухонемой ли этот хмырь — вот так комедия! Но через секунду в голову ему пришла другая, куда более тревожная мысль: а что, если они как раз и хотят, чтобы он околел — как бездомный пес, как пьяный бомж. Ведь это удачное решение: ни на ком не будет вины за его смерть, ничьи руки не будут замараны кровью смотрящего России — он же сам помер, естественной смертью.

Никто не виноват!

И только сейчас Владислав понял суть хитроумного и подлого плана похитителей. Ну конечно, никто и не собирался его ни допрашивать, ни уговаривать. Он вообще был им не нужен. Сдохнет — ну и хрен с ним. Не сдохнет — ну и ладно, все равно будет торчать в этой яме до скончания века. Жив Варяг или умер — кого это волнует. Он просто исчез. Есть человек — есть проблема, нет человека — нет и проблемы… Да, они действуют как всегда, по старой привычке.

Но подобные мысли только распаляли в нем жажду жизни, бешеное стремление вырваться отсюда и покарать подлых предателей. И с утроенной силой он продолжал упрямо вгрызаться в окаменевший бетон, с радостью ощущая, как все глубже уходит острый стальной штырь…

Как— то утром Владислав проснулся от нестерпимого холода. Он лежал прямо на решетке, плотно укутавшись в грязное одеяло. Его знобило. Снизу шел едва ощутимый теплый воздушный поток. Варяг подумал об уродливых стариках с испитыми лицами, которые зимой торчат в вестибюлях станций метро, греясь у решеток вентиляции. И впервые в жизни он подумал о них не с неприязнью, а с жалостью.

Рядом с ним на полу стояло ведро. Он даже не слышал как его спустили.

Схватившись рукой за пластиковую бутылку, он почувствовал, что вода там замерзла Нащупав в ведре кусок мяса и хлеб, Варяг понял, что и скудная пайка закаменела на морозе. Что же там теперь — декабрь или, может быть, уже январь?