Сходняк

Тогда надо с ней побеседовать, как говорится, «попристальнее». И генерала Урусова вдруг охватило щемяще-сладкое предвкушение увлекательного «допроса» молодой девки…

Глава 22

Начальница женского специального следственного изолятора № 345 Волоколамского района Аграфена Петровна Дардыкина с утра была не в духе. Из райцентра опять не перечислили деньги, которые вот уже третий месяц болтались где-то между Москвой и Волоколамском, и теперь под вопросом остались закупки продовольствия на весну. Да и инвентарь пора было обновлять. Но самое неприятное — это полная неясность со спецзаключенной из Москвы Сорокиной.

Сегодня утром позвонил сам генерал Урусов и предупредил, что заедет днем потолковать с Сорокиной.

Аграфена Петровна-или, по-здешнему, баба Груня — четко выполнила устное пожелание Урусова, но, зная прихотливый нрав московских начальников, гадала теперь, как отнесется вспыльчивый генерал к состоянию Сорокиной. Девку держали в общей камере с самыми отъявленными подонками — среди наркоманок, алкоголичек и воровок наиболее приличной в камере была мужеубийца Зинаида Копылова.

Сорокину уже дважды насиловала самая отвратительная обитательница камеры Бананка, которую побаивалась даже баба Груня. Вчера вечером начальница СИЗО случайно присутствовала при этом — сцена, надо сказать, была не из лриятных:

Сорокину держали за ноги и за руки две Бананкины «сосалки», а сама Бананка заставляла свою братву довести ее до оргазма.

Баба Груня и сама была не прочь порезвиться с Сорокиной, но ее удерживал безотчетный страх: понимая что у генерала Урусова на ее счет имеются какие-то свои тайные намерения, она боялась к ней прикоснуться пальцем. Если что, если положение Сорокиной вдруг изменится — а такое в этом СИЗО бывало нередко — и ее помоют, оденут и с сиренами повезут обратно в Москву, кому-то ведь придется отвечать за все те истязания, которым заключенная под стражу без суда и следствия и, похоже, даже без постановления прокуратуры подвергалась в этом учреждении. Во всяком случае, отвечать придется не Аграфене Петровне, а кому-нибудь другому — да хоть бы самой этой мерзопакостной Бананке…

Она никогда еще до сих пор не встречалась с генерал-полковником Урусовым лично и перед встречей волновалась.

Евгений Николаевич приехал вместе с человеком, который доставил Сорокину сюда позавчера, кажется, его фамилия была Дмитриев. Евгений Николаевич был не в генеральской форме, а в цивильном — в черных узких брюках, в темно-сером свитере и в ковбойских полусапожках на каблуке. Баба Груня сильно удивилась такому странному наряду высокого московского генерала, но виду не подала.

— Я вам ее приведу в комнату для допросов, — после приветствий сообщила начальница женского отделения.

— Да, — важно заметил генерал Урусов. — И я вас попрошу, чтобы нас никто не тревожил. Думаю, мы с ней проговорим не меньше часа. И дайте мне ключ от комнаты.

— Конечно, товарищ генерал! — по-военному четко отрапортовала женщина в пилотке. Она вызвала охранника и поручила ему проводить гостя.

Оставшись один в комнате для допросов, Евгений Николаевич оглядел стены, зарешеченное окошко, колченогий стул перед письменным столом и древний продавленный диван в углу. Он еще не знал, как построить беседу с Сорокиной — то ли взять ее на испуг, то ли на усталость. Одно он знал твердо: надо было любым способом выведать у нее все, что ей было известно о воровских делах Игнатова…

Дверь с металлическим скрипом отворилась, и Урусов увидел Сорокину.

Точнее сказать, едва узнал Елену Сорокину в отощавшей, бледной как смерть женщине, которая выглядела на добрые сорок лет. «Ну, эк за двое суток доконали ее», — подумал про себя Урусов и кивком приказал охраннику выйти. Подойдя к двери, он сунул ключ в замочную скважину и дважды повернул.

— Садитесь, Сорокина. — Он указал рукой на стоящий посреди комнаты стул, а сам сел за письменный стол. — Я хочу задать вам несколько вопросов касательно вашего начальника Владислава Геннадьевича Игнатова…

Он сделал многозначительную паузу. Долгий опыт общения с арестованными, осужденными, обвиняемыми и заключенными самого разнообразного психологического склада научил Урусова некоторой тактике разговора. Самое главное в этой тактике было умение успокоить, потом усыпить бдительность собеседника, а затем загнать его в ловушку внезапным вопросом. Так он решил действовать и на этот раз.

Первый вопрос заставил Сорокину психологически подготовиться к разговору об Игнатове. Но Урусов резко сменил тему.

— Скажите, на даче на Никитиной Горе вы давно живете?

— Полгода, — неуверенно ответила Лена, не глядя на него.

— Вы родственница Игнатова?

— Я няня его дочери.

— У него ведь сын…

Ее губы вздрогнули. «Так, — довольно подумал Урусов, — попал».

— Его сын погиб. У него осталась дочь.

— А каким образом вы совмещаете обязанности няни и личного секретаря гражданина Игнатова?

Она не ответила и, впервые подняв взгляд на Урусова, твердо произнесла:

— Почему меня здесь держат? Меня в чем-то обвиняют?

Урусов на мгновение растерялся. Опять она за свое!