Сходняк

— Теперь я твой начальник, красавица! — оборвала ее женщина в пилотке. — И со всеми вопросами ко мне! Сейчас мы ее отправим в баню, — понизив голос, сообщила она Дмитриеву, — оформим, а завтра я доложу Езжайте. Мы тут сами управимся.

После этого Лену повели в «баню» — холодную душевую с крохотными окошками под потолком, неровным бетонным полом и стенами, кое-как выложенными грязно-белым кафелем. Лену сопровождала все та же тетка в пилотке.

— Раздевайся! — коротко скомандовала тетка.

— Послушайте! — твердо заявила Лена, словно очнувшись наконец от оцепенения, в которое она впала после того как ее упрятали в фургон с надписью «Хлеб». — Я не понимаю, что происходит. По какому праву меня сюда привезли! Я что, арестована или похищена? Я не буду раздеваться. И вообще я требую…

И тут тетка сделала нечто совершенно ужасное: она со всего размаху влепила Лене оглушительную пощечину так что девушка едва не потеряла равновесие.

— Да вы что себе позволяете! — начала было Лена, и вдруг слезы так и брызнули у нее из глаз. Она зарыдала громко, трясясь всем телом и нервно всхлипывая.

— Наркоманка х…ева! — заорала тюремщица. — Тут те не Москва! Ниче! Я тя в два счета обломаю! Будешь у меня в камерах полы мыть и сральники языком вылизывать. Я те покажу «позволяете»! Марш мыться, сука!

Всхлипывая и вздрагивая, Лена поплелась в угол раздеваться. Она ломала голову, теряясь в догадках, что бы это все значило. Одно она поняла сразу: с Владиславом приключилась какая-то беда. Страшная беда, иначе бы налоговые полицейские, или милиционеры, или кто они там на самом деле, не осмелились вот так вломиться к нему в офис, перевернуть все вверх дном, арестовать его секретаря.

Лена встала под душ — вода текла еле-еле и была обжигающе холодной.

Тем временем в помывочную вошла еще одна женщина в форме — тощая и высокая как жердь. Она принесла какую-то ужасную простыню и серое тряпье. Тетка в пилотке ушла. Лена, стесняясь, встала к ней боком и выжидательно стала смотреть.

— Ну че вылупилась? Иди вытирайся и одевайся! — Грубовато бросила жердь. — Что, познакомилась?

— С кем? — не поняла Лена и, прикрывая грудь и пах, подошла.

— С ковырялкой нашей, с Груней-начальницей. Она начальник СИЗО, — пояснила жердь. — А я тут навроде завхоза. С чем пожаловала к нам?

И Лена вдруг ощутила странное чувство доверия к этой высокой женщине с суровым лицом, но, по-видимому, незлобивым сердцем. Слезы вновь навернулись ей на глаза.

— Я сама не знаю! Сегодня в Москве налоговая полиция провела обыск у моего начальника — генерального директора крупной фирмы, — торопливо заговорила она, кое-как вытершись и натягивая на себя казенную рубашку и стираный-перестираный серый халат. — А я его секретарь. Так пока они рыскали у меня в столе, подкинули мешочек с каким-то белым порошком. А потом тот, кто его сам и подкинул, понюхал и сказал их старшему, что это, мол, героин…

Завхоз понимающе кивнула:

— Да ясно, будто не знаем, как оно бывает. Ну тогда надейся, пока тебя твой начальник не вытянет отсюда. Сюда тебя не зря привезли с Москвы. Тут у нас знаешь что? Безнадежное СИЗО.

— Где я хоть? — Лена вдруг с изумлением поняла, что даже не знает своего местонахождения.

— В Волоколамске. А что, тебе даже не сказали, куда везут? — удивилась завхоз.

Лена не ответила. Застегнув халат на оплывшие после сотен стирок белые пуговицы, она двинулась к выходу.

Потом завхоз передала ее очередной толстой тетке в форме и в пилотке, и та повела ее по длинному мрачному коридору с бетонированными стенами. Около двери с номером 34 тетка остановилась и тихо скомандовала: «Встать лицом к стене!»

Громыхнул замок, и Лена оказалась в камере — низком душном помещении, заставленном двухъярусными койками. Почти все койки были заняты. На них лежали и сидели женщины. Лена увидела, что свободной оставалась только самая ближняя койка. Она подошла к ней и встала, не зная, что делать дальше.

— Да садись, садись, не боись! — подбодрила ее беззубая баба с морщинистым испитым лицом и набрякшим синим фингалом под глазом. — Что, на вокзале взяли? Дембелю в кустах отсасывала? — И баба разразилась громким мерзким хохотом. Потом, заметив, как лицо новенькой передернулось, злобно прошипела:

— Да ты не кривись, столичная! Привыкай! Мы народ простой, университетов не кончали. И по «метрополям» с иностранцами не блядовали. Мы тут все девки правильные — одну повязали за мордобой, другую за х… с трубой. А тя за что?

Ошеломленная такой словесной атакой, Лена непонимающе заморгала.

— То есть как за что?

— За блядки или за прятки? Вот за что!

Лена села на край железной койки и опустила плечи.

— Не знаю. Мне наркотики подбросили.

— А! — Беззубая соскочила на пол. Она оказалась бабой рослой, под сто восемьдесят. — Ну тогда помарафетимся вместе. — С этими словами беззубая подошла к Лене и, взяв ее за руку, рванула вверх. Потом вдруг задрала ей халат, резко просунула потную пятерню под резинку трусиков и стала ощупывать пах и промежность.

Лена дернулась в сторону, но беззубая крепко держала ее другой рукой за шею.