Сходка на Голгофе

Крисп остановился около дома из красного кирпича:

— Здесь староста гончаров живет. Матфат.

Воры, ругаясь и спотыкаясь, пробрались между гончарными кругами, мимо готовых плошек и мисок, мимо горок глины и песка. Приникли к узкому окну.

— За вечерей сидят! Надо подождать. Сейчас лучше не заходить, злятся… — ворчливо сказал Крисп.

Молчун поморщился:

— Больше делать нечего! — и без стука распахнул дверь: — Всем радоваться!

— И вам радоваться! — поперхнулся староста Матфат при виде непрошеных гостей.

Старик-отец нахмурил брови, величественно встал из-за стола и вместе с невесткой и внуками вышел.

Крисп сел напротив гончара:

— Нас ты знаешь?

— Знаю, как не знать… Вас все знают. Угощайтесь! — Матфат суетливо передвинул тарелки на столе.

Крисп говорил, Молчун не спеша брал кусочки мацы и крошил их в широких пальцах, поднимая злые выкаченные глаза на гончара, отчего тот ежился и терял от страха суть говоримого. А Молчун, раскрошив мацу, скидывал остатки на пол и тут же брался за другой кусочек мякиша.

Так продолжалось несколько минут. Крисп говорил, гончар не понимал (или не хотел понимать), чего от него хотят: на Пасху, в пятницу, не ходить на Гаввафу, сидеть дома. Почему?.. Кому он помешает там с детьми и женой?.. Ведь праздник!

Молчун, стряхнув на пол хлебные шарики, развязал мешок, вплотную уставился Матфату в глаза своим омертвелым взглядом:

— Чтоб я не видел тебя там на Пасху! Ни тебя, ни жену твою, ни твоих детей, ни твоего отца! — он отсчитал деньги. — Вот тебе тридцать динариев. И чтоб мы никого из твоей артели на Гаввафе тоже не видели! А увидим — плохо будет!

— Э… — замялся Матфат, в замешательстве глядя то на деньги, то на воров и прикидывая: «От разбойников не избавиться… лучше взять… Но как удержать артельщиков по домам на праздник? Что им сказать? Как объяснить?» — А… кого в пятницу судить будут? — осмелился он спросить, все еще надеясь увильнуть от неприятного задания.

— Не твое дело, — хмуро отозвался Молчун. — Кого-то… И еще кого-то… Пустомелю одного… какого-то…

Гончар что-то слышал:

— Не Иешуа зовут? Деревенщина из Назарета? Народ подбивает против властей? Говорят, даже колдун! Порчи наводит и заговоры снимает. С ним целая шайка привороженных ходит. Одно слово — галиль! Что хорошего от них ожидать можно? — сказал и осекся гончар, словно облитый кипятком: вдруг вспомнил, что и Бар-Авва с Молчуном оттуда же родом, тоже галили!

— Главное, чтоб ты на Пасху дома сидел, — оборвал его Крисп. — Ты и вся твоя родня. Не то плохо будет тебе и всем остальным, по очереди! Приказ Бар-Аввы!

— Так ты понял? — грозно переспросил Молчун, надвигаясь на гончара.

— Да, да, как не понять. Конечно, все понятно, как же иначе!.. — залепетал Матфат, пряча деньги. — Все будем дома, никуда не пойдем… Больны будем… И в артели скажу… Всё, как велено, сделаю… А Бар-Авве от всего народа — радоваться!

Воры, не слушая больше рассыпчатой болтовни, хлопнули дверью и пошли на другую улицу, где обитал староста пильщиков. А по дороге решили подолгу не церемониться — времени в обрез. Поэтому просто вывели старосту на улицу и, дав ему пару увесистых зуботычин, приказали:

— В пятницу на Пасху твоим дуборезам сидеть по домам! Не то склады могут вспыхнуть! Дрова горят быстро, сам знаешь!

— Знаю, как не знать, — в страхе заныл тот, на всё соглашаясь, лишь бы избежать новых оплеух и избавиться от опасных посетителей.

Они оставили его в покое, а деньги, ему предназначавшиеся, отложили в особый мешок — на прокорм ворам, попавшим в рабство.

* * *

Шесть дней и ночей ходили по Иерусалиму люди Бар-Аввы, скупали и запугивали народ, запрещая под страхом смерти появляться в пятницу на Лобном месте. Делать это было совсем не трудно: воров знали в лицо, боялись, не хотели неприятностей, а многие бедняки даже охотно соглашались за разные мелкие деньги остаться дома. Да и что мог сделать простой люд против разбойничьих шаек, вдруг наводнивших кварталы и пригороды Иерусалима?

Стычек не было, если не считать перепалку с точильщиками ножей — те, как всегда, были хорошо вооружены и настроены воинственно, но и тут деньги решили дело миром.

Зато долго бились воры с неким Левием Алфеевым, вожаком нищих. Он упрямо хотел вести своих калек на Лобное место, будучи уверен, что их там избавят от хворей. Он даже отказался от пяти дидрахм серебром. Его поддерживали другие слепцы и попрошайки. С нищими сладить было непросто: побоев эти битые-ломаные не боялись, терять им было нечего, отнять у них ничего нельзя, сама смерть их не пугала, а многих даже радовала. А вот надежда на исцеление была велика. Ведь сам Левий был так вылечен этим Иешуа: обезноженный, под его взглядом встал и ушел служить нищим. Тумаки Молчуна и уговоры Криспа только раззадорили Левия. Тогда воры пообещали затоптать и забить его калек, если те вздумают приползти, куда не велено.