Скелет за шкафом

Дверь открылась, и мне в ноги сунулся ее ужасно пушистый «двор-терьер» Оливер с хитрой, немного лисьей мордочкой.

– Что случилось? – с тревогой спросила Анна Семеновна.

На ней была плотная белая ночнушка без намека на кружево и розовый халат а-ля мисс Марпл. Она укуталась в него, скрестив руки на груди. Я поморщилась от голоса, который зачем-то снова стал скрипучим.

– Все в порядке, извините за ранний визит. У меня срочный вопрос. Дело...

Я запнулась. Села на корточки, чтобы погладить Оливера. И уже, глядя на нее снизу вверх, сказала:

– Дело касается украденной рукописи.

– Это дело решено, – строго сказала Анна Семеновна.

– Не совсем... И я вам докажу это. Если у вас есть альбом с фотографиями выпускников.

– Выпускников какого года?

– Перестаньте, пожалуйста, скрипеть! – не выдержала я, – того года, когда выпускался мой папа!

– Гаянэ! – с возмущением произнесла Анна Семеновна, – вы вламываетесь в чужой дом в пять утра, просите об услуге, да еще и оскорбляете хозяйку!

– Я не оскорбляю. Я прошу не притворяться.

– Это особенности голосовых связок! Если выпить чай...

– Я слышала, как вы отозвали Оливера обычным голосом, – устало произнесла я, разуваясь и проходя в гостиную.

– Я выпила чаю до того... – начала Анна Семеновна и осеклась.

Поняла, какую глупость чуть не сказала. Я давно подозревала, что Анна Семеновна притворяется. Ей нравится манипулировать людьми. И еще удивлять их. Надо же, какой волшебный голос! Скрипит-скрипит, а выпьешь чаю (в лучших английских традициях!) – не скрипит. Милая деталь, работает на образ преподавателя-легенды. Но меня сейчас интересует только правда!

Гостиная была тоже в духе мисс Марпл. Круглый столик на львиных лапах, за которым она, наверное, чаевничает с престарелыми подружками.

На подоконнике – ваза, в ней – веточки лаванды.

Диван, обитый бордовой тканью, на подлокотнике которого (ну, конечно, как же иначе?) – раскрытый том Агаты Кристи, с пожелтевшими страницами. Спинка дивана густо усеяна шерстью Оливера.

Я вздохнула, села на черный лакированный стул у подоконника. Ощутила запах цветочного мыла, исходящий от лаванды.

Анна Семеновна по-прежнему стояла в дверях, скрестив руки. Оливер тоже не приближался ко мне, угадывая настроение хозяйки.

– Я никому не скажу про ваш голос, – пообещала я, – вы альбом принесете?

Она подумала немного, а потом вышла. Через некоторое время она вернулась с фотокарточкой. На ней несколько студентов стояли, обнявшись, на фоне главного здания МГУ.

– Вот ваш папа, – сказала Анна Семеновна обычным голосом, усаживаясь рядом со мной, – а рядом с ним...

– Генрих Андреевич, отец Анжелы, – вздохнула я, – а вот эта красавица в светлом плаще – это же Лилия Леонтьевна?

– Да, она всегда выглядела превосходно, – улыбнулась Анна Семеновна, – все? Are you satisfied[24]?

– Не совсем. Скажите, какие отношения были у Лилии Леонтьевны и Генриха Андреевича?

– О чем это вы? – насторожилась она и погладила Оливера.

– Ну, может, он был в нее влюблен?

– В нее была влюблена половина курса, коллега. Половина мужской части курса, конечно. А она всегда была гордой и неприступной. Уверенной в себе. Умела настоять на своем. Они с Генрихом, например, часто спорили, что важнее в переводе – теория или практика? Сейчас, когда они уже являются профессионалами каждый в своей области, они понимают, что это спор о курице и яйце. В переводе важны и теория, и практика. Но тогда... Генрих ратовал за реальный язык. Язык газет. Журналов. Комиксов.

– Комиксов?

– Да, коллеги из Бостонского университета лингвистики снабжали нас классическими американскими комиксами, чтобы студенты могли погрузиться в реальный язык, на котором разговаривают англичане и американцы. Лилия эти комиксы терпеть не могла.

– А Генрих любил, – сказала я.

– Да. Он даже учился рисовать в таком стиле...

– Рисовать? – переспросила я.

И вот тут-то мой гениальный профессор, моя без пяти минут мисс Марпл наконец сообразила, к чему я клоню. Сейчас она была похожа на вытащенную из воды рыбу, то раскрывающую, то закрывающую рот. Не хватил бы удар от волнения!

– Погодите, Гаянэ! Вы... вы были на кафедре?! Когда? Видели эту ужасную картинку?! О боже! Какой позор!

– Я видела эту картинку, – произнесла я спокойно, подражая Зету.

Я могла бы ей сказать, что никакого позора в этом нет. Что я художник и что в сети я навидалась всяких рисунков. Что Генрих Андреевич (а в том, что это был он, я уверена) хотел задеть Лилию Леонтьевну. Он за что-то ей мстил и выбрал такой странный способ. Но не стала я ей этого говорить. Потому что не могла простить ей, что она наказала невиновного человека.

– Картинку нарисовала Варя Петрова, – упрямо сказала Анна Семеновна, поджав губы.

Я встала. Выдохнула навязчивый запах лаванды. Положила фотографию на стол. Из окна я видела Зета. Он больше не медитировал на детской площадке. Качался на качелях.

– No, – сказала я, – Petrova is innocent. And I’ll prove that[25]. А секрет вашего голоса я никому не выдам. Don’t worry[26].

Глава 20, в которой я все гадаю – будет драка или нет?