– Ну, это уже слишком. Я поехала.
– Погоди, а деньги? Ты где их возьмешь? Я улыбнулась и раскрыла сумку.
– Мама! – взвизгнула Лидочка. – С ума сойти, тут и впрямь доллары. Целая куча.
Потом она отступила в глубь коридора и испуганно спросила:
– Что же получается? Теперь я буду должна тебе жуткую сумму?
– Нет.
– Ты хочешь подарить мне сто тысяч американских рублей? – недоумевала хозяйка.
– О господи! Нет, конечно. Они ненастоящие.
– Кто? – трясла головой Лида.
– Успокойся, это «кукла». Сверху в каждой пачке несколько подлинных купюр, а посередине бумага.
– Но Треш обозлится.
– Не успеет.
– Почему?
– Можно, я не стану объяснять подробности?
– Пожалуйста, – вцепилась в меня Лидочка, – умоляю, объясни!
– Ну… Ты же знаешь, что я пишу детективы, – вдохновенно принялась врать я.
– Ага.
– Имею много знакомств в тех кругах, которые называют криминальными, – несло меня на волне лжи, – обратилась к браткам, вот дали «куклы», сейчас сообщу ребяткам адрес места встречи – и прощай, Треш.
Лидочка села на стул.
– Мама! А эти братки потом на нас не наедут?
– Нет.
– Ты уверена?
– Абсолютно.
– Почему они нам помогают?
Я обозлилась. Вот ведь какая настырная!
– Видишь ли, криминальный авторитет по кличке.., э… Дракула очень хочет прославиться, пообещала написать про него книгу. И вообще, не задерживай меня, время тикает.
– Ясно, – дрожащим голосом проблеяла Лид очка, – можно мне с тобой?
– Ни в коем случае, – отрезала я, – ложись спокойно спать, все. Завтра позвоню.
Лидочка разрыдалась, я подхватила сумку и понеслась на улицу, где меня ждали раздолбанные, еле живые от старости «Жигули» с табличкой «такси» на ветровом стекле. Сидевший за рулем угрюмый парень Костя лаконично спросил:
– Ну?
– Порядок, – еле переводя дух, ответила я, – значит, так – Вяльцевский проезд, дом четыре, трансформаторная будка. Костя взял небольшую черную коробочку.
– Михей, внимание, сначала адрес…
Вяльцевский проезд спал. В доме номер четыре, девятиэтажной блочной башне, горело всего два окна. Тишина стояла потрясающая. Собачники уже отгуляли со своими питомцами, не было видно и подростков. Наверное, всех измучила жара и сейчас люди отдыхали от зноя.
Костя припарковался и сказал:
– Так, уезжаю, а ты действуешь по плану. Эх, жаль!
– Что случилось? – спросила я, прижимая к себе сумку.
– Да сериал сегодня начинается по телику по книгам Смоляковой, – мрачно сообщил парень, – поглядеть хотел, круто пишет, хоть и баба.
Я выскочила из «Жигулей» и так стукнула дверцей, что эхо прокатилось по двору. Ей-богу, эта Смолякова везде, теперь еще и телесериал. Ладно, вот напишу новую книгу, и посмотрим!
На двери трансформаторной будки висел замок. Я дернула за ручку, дверь мигом открылась. В лицо пахнуло затхлым воздухом. Воняло ужасно – очевидно, бомжи использовали будку вместо туалета.
– Есть тут кто? – крикнула я.
– Не ори, – донеслось из темноты, – принесла?
– Да.
Вспыхнул узкий луч фонарика.
– Иди сюда.
Спотыкаясь о битые кирпичи и доски, я, стараясь не дышать, побрела на зов. Перед глазами возникла ухмыляющаяся Джуманджи.
– Показывай!
– Вот, – протянула я сумку.
Джуманджи посветила внутрь и схватила торбу.
– Лады, считай, мы тебя простили. А теперь отдохни тут чуток.
Я не успела ничего сказать, потому что в лицо ударила едкая струя. Глаза мигом наполнились слезами, в носу защипало, изо рта потекли слюни. На какое-то мгновение я ослепла, онемела и перестала дышать, но уже через секунду воздух, словно острый нож, ворвался в легкие. Никогда он не казался мне таким упоительным.
Слезы, сопли и слюни продолжали течь по лицу. Я стояла, вытянув вперед руки, напряженно вслушиваясь в то, что творится снаружи, но на улице стояла все та же сонная тишина. Неужели люди Николая упустили Джуманджи?
– Эй, Виола, жива? – донесся от двери абсолютно спокойный голос Кости.
– Да, – прохрипела я, – вроде да.
– Иди сюда.
– Не могу.
Послышался хруст. Это Костины сто килограммов дробили битый кирпич и стекла. В лицо ударил свет фонаря.
– Она в тебя из баллончика пульнула, – без всякого удивления констатировал парень, – вот падла. Не боись, ща нос задышит. Сопли-то утри.
Я рукавом блузки размазывала по лицу слезы. Константин укоризненно вздохнул, вынул из кармана рубашки белый носовой платок, пахнущий дорогим одеколоном, и сунул мне в руки.
– Вы, бабы, только изображаете из себя невесть что, – констатировал он, – а платков-то никогда не носите! Двигай на улицу, легче станет, а то смердит здесь, без баллончика скореживает!
Я выползла на улицу.
– Где Джуманджи?
– Так увезли.
– Вы ее поймали?
– А то, мигом.
– И где она?
– Николай Петрович ею займется. Пошли.
– Куда?
– Ведено тебя домой отвезти.
– Но мне хочется знать…
– Я человек маленький, – вздохнула стокилограммовая туша, – приказано доставить до квартиры.
– Но…
Костя посмотрел на меня исподлобья:
– Сама пойдешь или отнести?
– Но…
Парень легко подхватил меня одной рукой и сунул в «Жигули».
– Завтра с Николаем Петровичем побазаришь. Вот бабы! Сказано домой – значит, домой!