Сказы казачьего Яика

Хлеб указан, дерюга овчинная. Посох есть и плетёные лапотки. Бог Гаркуше велел не кручиниться, гусляром стать велел на Яике. Жил сто сорок лет неприкаянно седовласый песняр Гаркушенька. На увале, у Бабы Каменной, мы в походе былину слушали.

Вновь проплачет струна малинова. И над срубом застынет матица. Зазвучит гуслярица былинная. Золотая слеза в сердце скатится.

Васька Гугня

Много баек о Ваське Гугне. Мол, по отваге он ушёл в казаки. Да не так дело было. Служил он у боярина в дружине. А молодая жена Гугни боярыне прислуживала. Хорошо и сытно им жилось. За одним столом с боярином обедали.

А у боярыни было золотое кольцо с дорогим сапфиром. Однажды исчезло кольцо. Сорока его утащила из боярской светлицы. Залетела сорока в открытое окошко и похитила сокровище. Все хоромы перешарили слуги – нет кольца!

Заподозрила боярыня жену Васьки Гугни. И схватили её. Били и пытали огнём, рвали клещами кузнечными до смерти. Бросили в яму и Ваську Гугню. И его пытками увечили, кожу сдирали лентами.

Но удалось Ваське Гугне сбежать ночью. И ушёл он в казаки, ватагу собрал смелую. Вскоре напал атаман Гугня с ватагой на усадьбу боярина. Казаки подожгли хоромы боярские. А боярина с боярыней к дереву приторочили для казни.

Подбежал тогда мальчонка к атаману, кольцо золотое с камнем показывает.

– Где взял? – спросил Гугня.

– У сороки в гнезде! – ответил мальчонка.

Взял Васька Гугня кольцо, бросил его в кострище.

– Не надо мне добра вашего! – сказал атаман.

Боярин увидел кольцо, почернел от горя и помер. Не дождался казни злодей. А боярыня с ума сошла. Бросили её казаки в кучу с навозом и ушли к Дону.

А как Васька Гугня на Яик пришел – байка другая.

Былина о Гугенихе-Гугнихе

Гугнихе было тогда 90 лет, выйдет, что она

родилась в 1480 году.

А.С. Пушкин

Цветь первая

Над землёй окрайной на Яике, где погибла ватага Гаркушина, две звезды появились яркие. Злая сила была порушена. Злое зло поросло повиликою. И судить в степи было некого. Васька Гугня с Дона великого разгромил орду Ногайбекову.

Будет песня о том величавая. Зря глумилась рать оголтелая, что под Гугней – кобыла чалая, а под ханом – кобыла белая. У ордынцев прела баранина и в клетях пели птицы райские. Но бежал Ногайбек израненный, бросил жён и шатры татарские.

И пробился Гугня до Яика, взял с добычей котлы ордынские. Вои ждали доли не маленькой и в ковыльном краю борзо рыскали. А на Яике, на Горыныче, токмо рыба была в изобилии. Горевал Гугня:

– Горе нынче нам! Для чего же ногайцев избили мы?

Гугня лошадь стреножил чалую, опустил грустно голову буйную. Казаки атаману печальному притащили татарку юную. Атаман загремел на товарищей:

– Где вы взяли поганку грязную? Я иду через смерть и пожарища, а не мирные свадьбы праздную. Не утратим же, други, обличье! Круг напомнит суровым голосом, что в казацком законе, обычае – жён и чада казнить перед промыслом. Тех, кто будет водиться с бабами, мы посадим на кол осиновый!

Но угрозы те были слабыми, а татарка была красивая. Может, ведала тёмною силою, может, бабьей травой-заманихою. И прилипла татарка к Василию, стала верной женой – Гугенихою.

Цветь вторая

Две звезды полыхали яркие, ночью в небе хвосты они выгнули. Казаки остались на Яике, крепостушку у речки воздвигнули. Лютень страшен морозами рысьими, но медов сенозарник рощами. Казаки хитроумно возвысили городок в Коловратном урочище.

Бабья доля, как в море судёнышко: то нырнет, то над бездною заново. В городке стала красным солнышком Гугениха, жена атаманова. Кто-то прятал лепёшки печёные, кто-то радость предвидел в аисте. И злодеи клубились чёрные – было много шипенья и зависти.

Голутвяк на дуване скаблился и подначивал Гугню знаками. Атаман, мол, у нас обабился, он страшится Мурзы с хайсаками.

Бытие теплоносно не каждому. Одиноко жилось и солоно. Но однажды ватага отважная триста девок отбила из полона. На юницах шелка хорасанские, а невесты рыдали и ахали. И везли их купцы астраханские на базары, в гаремы шаховы.

Бусурмане были собаками, но зачем – из огня да в полымя? Не зазря молодицы плакали – с казаками опасней, чем в полоне. Страхолюдам не стать человеками, лучше выпустить кровушку каплями. Перед грозной тропой и набегами рубят жён и детей они саблями!

Горемыки те синеокие все побаски о Гугне ведали. И от истины были далёкими, трепетали лживыми ведьмами. Казаки жён казнили не в ярости, а сужденья в напраслине – прыткие. Убивали родных по жалости, дабы враг не замучил пытками.

Степь копытила конница лавою. Что же нужно для счастия полного? Удальцы без похода кровавого триста девок отбили из полона. Казаки гоготали, как лешие, изменить в божьей воле нечего. Но юниц они поутешили: мол, в обычаях всё изменчиво!

И землянки повырыли тёплые, и поставили избы добротные. Женихи на свадьбах затопали, замычали и в стойлах животные. Паки рожь золотистая над пашнями, шёл казак за сошкой старинною. Появилась и птица домашняя, и пеклись пироги с осетриною.