Сказы

Как садился Степа ткать
Раным-рано.
Вышла Дуня холст катать
На поляну.
Весь-то бельник устлала
В день Дуняша,
Вся белым, белым-бела
Горка наша.
Не белы снежки летят,
Не туманы,
За селом холсты белят
На курганах.
Полоскала полотно
Дуня в речке,
Кипятила полотно
В жаркой печке.
Слышат — купчик на селе —
По товары.
Он объехал на земле
Все базары.
«Ах, заморские шелка —
Загляденье!
Вам таковских не соткать,
Нет сомненья».
Степа рядышком стоял,
Молча слушал.
Гость заморский врал да врал
В полну душу.
Вот Степаша под окно
Дуню просит.
Тут Дуняша полотно
И выносит.
Гость в товарах знает толк —
Хвать за штуку.
«Вот он наш заморский шелк, —
Вам наука!»
«Полно, зря не говори, —
Сами пряли,
До малиновой зари
Сами ткали.
Это вовсе не шелка,
А полотна,
Их умелая рука
Соткала добротно».

Каждый день челнок-летунок порадует чем-нибудь людей. Поэтому кабальному ткачу с песней да с присказкой и постылый труд полегче.

Как говорится, шила в мешке не утаишь. Мало-помалу купцы, тузы-мануфактурщики, не только свои, а и заморские, проведали, что живет в России в одном мастеровом фабричном селе челночник Степан и есть у него челнок-летунок, ткет за десятерых, а сказывает на всю мануфактуру. Купцам сказки-то не очень нужны, но челнок прибрать они рады с полным удовольствием, чтобы в карман-то свой насыпать золотых бобов погуще.

И начали купцы-плутяги один за другим славить челночника. Каких только прощалыг не побывало у Степана за год! Подбирались и немцы, и мистеры, и сэры. Да всем у Степана ответ короток. Как ни увивались, ничего не получили. Тут вот что приметно: как купец к селу подъезжает, а утиный нос тут как тут, на пути, заезжим указывает на избу Степанову, на фабрику, где он работает, да еще потихоньку что-то жужжит каждому на ухо.

И вот однажды по зиме забрел на мануфактуру, где работал Степан, мастеровой, назвался челночником. Просится на зиму ради корки хлеба в челночную.

Порядил этого человека хозяин и положил недорого, и мурьи не дал: живи, где хошь. А время-то — крещенские морозы. Не пропадать же мастеровому! Степан приютил его у себя в избенке. Хоть и тесно, да ведь в тесноте — не в обиде. И копейки не выговорил Степан за житье с челночника. Живи на здоровье, как в своем дому. Правда, Степан с отцом-стариком посоветовался. Тот говорит:

— Жить-то ему у нас не полюбится: в избе больно тесно, ягнята под шестком, в клети теленок, и печь-то по-черному топится. Он ведь, сказывают, у московских дело правил.

А тот больно уж радешенек, хоть с ягнятами в хлевке готов ночевать, только бы потеплее.

— Мне бы зиму прозимовать!

Назвался этот пришелец не то Фогелевым, не то Могилевым, а прозвали-то его здесь просто — жилец да жилец.

И остался он зимовать у Степана. А работал в челночной. Когда пришельца нет в избе, старик, бывало, скажет Степану:

— Что за человек живет у нас! Что вежлив, что почтителен, а кажись, последнюю рубашку с себя снимет, только бы другому уважить.

Это правда: любил жилец лясы поточить в досужный час. Примется мотать турусы на колесах: где жил да кому служил, какие города видел. До вторых петухов прядет-попрядывает, пока всех в сон не повалит. В челночной точит челноки да шуточки-прибауточки сыплет, купцов поругивает, мастеров хвалит. И Степану пришелся по характеру захожий челночник.

У Степана на ту зиму спор большой вышел с хозяином. Наточил он новых челноков, мануфактурщику говорит: мол, не пора ли старые-то выбросить, поставить новые. А мануфактурщик ему на это:

— Погоди, надо подумать-погадать, еще ничего не видно, может новые снасти будут хуже старых. Соседи-то старыми челноками ткут. Как люди, так и мы.

Горько обидел Степана. Бросил Степан челноки-летунки в коробье. За что только человек маялся, покоя не знал?

Зиму прожил жилец да еще лето. Собрался уходить. Степану свой картуз подарил, отцу старику Трифону кафтан и опояску, матери Степана кубовую шаль купил да еще дал по двугривенному. Себе на память попросил челнок-летунок.

— Век вас не забуду, — говорит гость на прощанье.

— Добром — так вспомни, а злом — так полно, — ответил старик.

До околицы провожал жильца Степан, указал ему тракт до Сидоровского села на Волгу. Степан — домой, а челночник своей дорогой. Навстречу ему и бредет с перекатной сумой за плечами старая завистница с утиным носом. Как брат с сестрой, они встретились. Два худосочных, две продувные шельмы.