Сказы

— Сердит, не сердит, а хмуро глядит, брови у него, как белоус, под его-то бровью хоть штабель ставь. Не угодишь ему — лучше не показывайся. Уйдет поглубже, на наши заботы рукой махнет, трубку закурит на все лето, начнет чадить, всю округу болотную смрадным дымом заполонит, даже солнца не видно. Над полями дымище, в лесу-то гарью воняет, — не угодили, помешали, убирайся с болота. Это раньше будто так-то случалось. Так чадит — не залить ливням. Морозы ударят, земля, как чугун, гремит, а он, знай себе, пускает дымки из-под кочек. А сунься туда к нему — и все, застрянешь, не отпустит.

— А от чего он прикуривает?

— Огневичок-Мохыч-то? Да когда как: то подберет чей-нибудь окурок с огоньком или уголек из забытого поблизости костра выкатит прутиком. А то и так бывает, это когда он сердит: увидит, что гроза находит, выберется с трубкой, встанет под березой и ждет, как в небе сверкнет, он рукой махнет — полымя прямо ему в трубку, ну и задымило. Так, по дедовым приметам, вон за тем кустом, за Вороньей-то ягодой, где-нибудь его лазея. Там будто чаще всего замечали Огневика-Мохыча. Там и пласт богатый. Там ищите, пуще никому не уступайте. Он по плохим пластам не любит ходить. Я вечером наведаюсь, подскажу, — подморгнул старик.

За Вороньей-то ягодой как раз и работала Стрижева с подругами.

Ушли девчата.

Покряхтел Андроныч, поднялся, побрел к ракитникам, на люди, а то скушно. У Силантьевой шумит, гудит монитор, пена белая гуляет, насос с захлебом жижу глотает, по тугому рукаву гонит на открытое поле. У насоса девушки мокрым-мокры, да не боятся сырости: не глиняные. Чуть что закапризничает насос, смелая девчонка — скорей на выручку, не пугается, что в бурую лужу ухнула. Не дает насосу минутку постоять без дела. Мотористам, техникам тоже дела хватает. Однако и тут потолковал Андроныч.

— Вы, девчата, пуще след Огневика-Мохыча не прозевайте. Нападете на его след — только успевай монитором орудовать! Мой дед сам видел, как по ночам Огневичок лопаткой свое владенье измеряет, — подсказывает Андроныч.

— Ты тоже, чай, с ним в сговоре, — жалуется Силантьева, — хоть на один его заказничек указал бы. Где хоть он ходит-то?

— Да, надо полагать, главная дорога его как раз здесь, где ваш агрегат шумит, в Ракитниках. Приходите ночью, услышите, как он песни поет.

Солнце на жару, люди — на работу, Андроныч — на присказки. За день-то всех обошел, всем шепнул, обязательно с оглядкой, под строгим секретом, что, мол, ни-ни, другим не говорите, тут, где работаете, лежит самый богатый след, тропа хозяина болот Огневичка-Мохыча.

Никому его добрая подсказка, светлая улыбка не в помеху, слово веселое — не коряга под заступом.

У красной доски постоял, всех знакомых и незнакомых перечитал. Силантьева со Стрижевой на красной доске, на верхней строке, вот уже третий день стоят рядышком. И больно хорошо: ни той, ни другой не обидно, обе угодили на богатый пласт. Значит, обеим помог Андроныч.

Табакерку потряс, вынул из шляпы, развернул газетку, еще раз прочитал, кого больше всех хвалят. Силантьевой и Стрижевой чести воздано поровну.

В редакцию газеты заглянул. И здесь Андронычу рады. Табакерку вынул, предложил всем и сам почихал Андроныч и дальше пошел.

Дело к вечеру. Белый пар клубится над поймами. Стрижева глянула, как спорится у Силантьевой, и снова за дело.

— Те не кончили еще! Давайте и мы!

Кипит работа. Уже молочный туман берега соседней реки кутает. Роса падает на траву. Силантьева глянула, как дела у Стрижевой.

— Нынче обогнать хотят. Не выйдет. Давайте и мы!

Снова работают.

Скрылось солнце за горой. Бузинником пахнет, от земли поплыла сырость. Черный город сумерки заволакивают. Ни Силантьева, ни Стрижева первой с болота уйти не хотят. А меж участками целое широкое поле. Вот один гидромонитор будто умолк. На поселке гармонь запела. Силантьева глянула. Ничего не видно на том краю. Послушала — не слышно.

— Кончила Стрижева. Ушли. А мы давайте, девчата, еще полчасика, да вон той тропой мимо бочажка пройдем домой, скажем, заходили купаться на реку.

Стрижева глянула на ту сторону поля — ничего не видно, никого не слышно.

— Ушла Силантьева. Обгоним их. Давайте еще полчасика, а домой мимо того бочажка пойдем, скажем, ноги мыть на речку заходили!

Стараются девушки и не ведают, что там тоже работа кипит. На бочажке-то две бригады и встретились.

— Эх, на вас и ночи нет, с болота вас не выгонишь, мы уж успели выкупаться, — начала Силантьева.

— Мы уже успели ноги вымыть, а вы все стараетесь обогнать, — свое говорит Стрижева.

Но у тех и других ноги в торфяной жиже, брезентовые голицы в грязи.

— Мы искали Огневичка-Мохыча след, — Стрижева смеется.

— А мы давно с ним договор заключили, он нам свой след уступил, — сообщает Силантьева.

Опять на красной доске, на верхней строке, стоят имена двух подруг рядышком. Прон Андроныч к этой ли, к той ли бригаде днем подойдет, полюбуется на работу, обязательно пошутит:

— Ваше счастье — вам богатый пласт. А за то, что я порадел, след Огневичка указал, не лишне бы попотчевать Андроныча, на первый раз ну хоть сто бы граммов…