Сказки здравомыслящего насмешника

— Они стряпали яства, достойные занять место на королевском столе. Чтобы поверить в это, достаточно недоупустить из виду — если, конечно, слово «недоупустить» существует в сумабезбродийском языке, а это всецело зависит от воли вашей Академии[95], — так вот, нужно недоупустить из виду, что остров Патагонцев является центром архипелага, сплошь заселенного философами, которые разместились каждый на своем островке, в точном соответствии с бэконовской классификацией наук[96], так что, имейся на каждой из этих полосок земли этикетка с названием, это бы сильно продвинуло вперед топографию совершенствования и создало универсальный компендиум человеческих знаний. Философы — народ праздный, а потому быстро размножающийся, так что в один прекрасный день они решили заселить главный остров архипелага, посреди которого я теперь нахожусь, как вы помните, в глубокой рытвине, где и прошу у вас дозволения остаться еще на какое-то время…

— Сколько угодно, балагур, — согласился Манифафа. — Чувствуй себя как дома.

— Итак, философы решили обосноваться на центральном острове; единственное, что им потребовалось, это лаборатория, где можно было бы создавать с помощью химии то, что в других местах создает природа. Вот так и случилось, что философская консистория острова Патагонцев посвятила себя кулинарии, дабы удовлетворить потребности всех пребывающих в добром здравии индивидов, которые с неизменным удовольствием откушивают и завтрак, и обед, если только имеют возможность их оплатить. Я не имею в виду писателей, этих невинных пролетариев слова, этих обездоленных данников прессы, людей, у которых много добрых намерений и мало наличных денег из-за происков бездарных чубукеев[97]; эти бедняги только и умеют, что облизываться. Иное дело вы, Ваше Султанское Высочество; предположим, вы пожелали откушать за обедом черепаховый суп, что, вообще говоря, может случиться с каждым; вы посылаете заявку в секцию маммалиологии[98], та изготовляет теленка и откладывает для вас голову[99]. Распорядитель секции (это очень высокий чин) без промедления переправляет вашу заявку своему коллеге из секции орнитологии, который создает петуха и посылает назад в исходную секцию его гребешок и почки; точно так же поступает распорядитель секции ракообразных: его стараниями на свет являются превосходные раки. После чего остается только действовать согласно классическому рецепту и подать блюдо на стол в горячем виде. Вкус, надо сказать, восхитительный.

— Мне ли этого не знать? — воскликнул Манифафа. — Все это, на мой взгляд, устроено превосходно, и я с огромным удовольствием расспросил бы тебя о некоторых подробностях, если бы меня не останавливала мысль, что ты до сих пор сидишь в рытвине, где не пристало находиться человеку твоих лет и талантов.

— Я провел там сто часов и не сосчитать сколько минут, о божественный Манифафа.

— Тогда времени у нас предостаточно. Порадуй же себя ответами на мои вопросы — это тебя развлечет. Вот что меня интересует: отчего же эти философы, которые умели изготовлять столько всякой всячины, не смогли создать того совершенного человека, на поиски которого ты устремился со столь редким бесстрашием?

— Ах, сударь, обычного человека они изготовляли превосходно, можете не сомневаться. Если знать, из чего человек составлен, создать его ничуть не труднее, чем вырастить кролика в садке. Секция антропологии только этим и занималась с утра до вечера, в противоположность тем отсталым и бездуховным особам, которые предпочитают работать над этим с вечера до утра, и надо признать, что она работала на совесть, ибо создала патагонцев, каждый из которых стоил дюжины ваших тамбурмажоров. С пятью чувствами у них все обстояло прекрасно, но вот дальше начинались затруднения, ибо секция идеологии так и не сумела произвести на свет добротный интеллект! Да и откуда там было взяться интеллекту! О божественный Манифафа, перетряхни мы всю секцию идеологии, мы бы не наскребли там ума на один-единственный водевиль, а ведь требовалось разделить эту малую толику на пятьдесят миллионов гигантов, — итак, можно смело утверждать, что интеллектом там и не пахло. Вот отчего несчастный патагонский народ был так глуп, так глуп, что во всем мире вошли в пословицу слова «глуп, как патагонец».

— Да помогут нам небеса и священная летучая мышь! — вскричал Манифафа. — Откуда же эти бедняги брали королей?

— Даже стыдно сказать, — смущенно потупился Вздорике, — они брали их из патагонцев.

— Не слишком выгодной, значит, казалась эта должность философам, раз они не приберегали ее для себя.

— Тому, кто заведует кормушкой, нипочем ни короли, ни народы! Вдобавок философы продолжали размножаться по старинке, поскольку этот способ казался им более увлекательным, а потому были совсем маленького роста и не имели никаких шансов продвинуться по службе, не говоря уже о том, чтобы занять королевский престол; ведь в Патагонии посты распределяются по росту. Если король умирает, в дело идет ростомер, и наследником назначают того, кто всех выше[100].