Сказки. От двух до пяти. Живой как жизнь

Мало того: следующее поколение придало ту же залихватскую форму новым десяткам слов, таким, как: бухгалтеры, томы, катеры, тополи, лагери, дизели. Стали говорить и писать: бухгалтера, тома, катера, тополя, лагеря, дизеля и т. д.[193]

Если бы Чехов, например, услышал слово тома, он подумал бы, что речь идет о французском композиторе Амбруазе Тома.

Казалось бы, довольно. Но нет. Пришло новое поколение, и я услыхал от него:

шофера, автора, библиотекаря, сектора, прибыля, отпуска.

И еще через несколько лет:

выхода, супа, матеря, дочеря, секретаря, плоскостя, скоростя, ведомостя, возраста, площадя.[194]

III

Всякий раз я приходил к убеждению, что протестовать против этих для меня уродливых слов бесполезно. Я мог сколько угодно возмущаться, выходить из себя, но нельзя же было не видеть, что здесь на протяжении столетия происходит какой-то безостановочный стихийный процесс замены безударного окончания ы(и) сильно акцентированным окончанием а(я).

И кто же поручится, что наши правнуки не станут говорить и писать:

крана, актера, медведя, желудя.

Наблюдая за пышным расцветом этой ухарской формы, я не раз утешал себя тем, что эта форма завладевает главным образом такими словами, которые в данном профессиональном (иногда очень узком) кругу упоминаются чаще всего: форма торта существует только в кондитерских, супа — в ресторанных кухнях, площадя — в домовых управлениях, трактора и скоростя — у трактористов.

Пожарные говорят: факела. Электрики — кабеля и штепселя.

Певчие в «Спевке» Слепцова: концерта, тенора (1863).[195]

Не станем сейчас заниматься вопросом, желателен ли этот процесс или нет, об этом разговор впереди, а покуда нам важно отметить один многознаменательный факт: все усилия бесчисленных ревнителей чистоты языка остановить этот бурный процесс или хотя бы ослабить его до сих пор остаются бесплодными.

Если бы мне даже и вздумалось сейчас написать «томы Шекспира», я могу быть заранее уверенным, что в моей книге напечатают: «тома Шекспира», так как томы до того устарели, что современный читатель почуял бы в них стилизаторство, жеманность, манерничание.

По-новому зазвучало слово вроде. Оно стало значить «словно», «будто», «кажется».

Они были вроде свои.

Дела твои вроде неплохие.

Вроде ты невзлюбил его.

Все вроде получилось невзначай.[196]

Интересно, что в английской разговорной речи появилась в последнее время такая же форма: «she sort of began» (похоже, что она начала), «I sort of can’t believe it» (я все еще вроде сомневаюсь).

И новое значение словечка зачитал.

Прежде зачитал означало: замошенничал книжку, взял почитать и не отдал. И еще — ужасно надоел своим чтением: «он зачитал меня до смерти». А теперь: прочитал вслух на официальном собрании какой-нибудь официальный документ:

«Потом был зачитан проект резолюции».

Впрочем, как теперь выясняется, кое-кто — правда, в шутку — считает возможным применять этот термин и к чтению стихов:

«Слово для зачтения стихов собственного сочинения имеет академик Лагинов».[197]

Вдруг оказалось, что все дети называют каждого незнакомого взрослого: дяденька, дядька:

— Там какой-то дяденька стоит во дворе…

Мне потребовались долгие годы, чтобы привыкнуть к этому новому термину, вошедшему в нашу речь от мещанства.

Теперь я как будто привык, но не забуду, до чего меня поразила одна молодая студентка из культурной семьи, рассказывавшая мне о своих приключениях:

— Иду я по улице, а за мной этот дядька…

Прежде, обращаясь к малышам, мы всегда говорили: дети. Теперь это слово повсюду вытеснено словом ребята. Оно звучит и в школах, и в детских садах, что чрезвычайно шокирует старых людей, которые мечтают о том, чтобы дети снова стали называться детьми. Прежде ребятами назывались только крестьянские дети (наравне с солдатами и парнями).

Дома одни лишь ребята.[198]

Было бы поучительно проследить тот процесс, благодаря которому в нынешней речи возобладала деревенская форма.

Для украинцев слово дівчина звучит поэтически. Меня всегда трогало знаменитое четверостишие Шевченко:

Рано-вранці новобранці
Виходили за село,
А за ними, молодими,
І дівча одно пішло.

Дівча среднего рода, как русское слово дитя. Этим с особенной силой подчеркивается чувство сострадания и нежности, которое великий поэт питает к этой обезумевшей от горя девушке, беспомощной, как малый ребенок:

І дівча одно пішло.

Но в русском языке слова дівча нет. Поэтому слово девчата имеет иную экспрессию, которая на первых порах показалась мне очень вульгарной.