Иногда Мария могла расплакаться без причины, особенно когда читала что-то. Она не смогла бы объяснить, что с ней происходит. Возможно, некоторые тексты сияли, показывая эмоциональное состояние писавших их людей. Это был как раз такой случай.
Она сидела на работе, попивая чай, и довольно беззаботно читала письмо жены мистера Кинга. Уже прошло то время, когда она боялась смерти, что-то в ней оцепенело, заставив относиться ко всему философски. Секунда – и вот она рыдает, сама не зная о чём. Она чуть не захлебнулась чаем, так душили её эти рыдания. Она отлично понимала, что время ещё есть, что о нём заботятся знающие американские медики, что он всё ещё жив и относительно здоров (если не считать рака лёгких).
Она глубоко подышала и сумела успокоиться. Так или иначе, эта чёртова кукла сумела задеть мистера Кинга. Так или иначе, от этой демонической сущности в теле куклы следует избавиться. Всё летит к развязке.
Поэтому все две недели она была спокойна.
Все две недели, что Алина отдыхала с мужем в Египте, в отделении царил покой и порядок. Никто не умер.
Правда, на десятый день случилось кое-что страшное.
– Доктор, я хочу умереть.
Мария смотрела в абсолютно сухие и осмысленные голубые глаза пациентки и тряслась от холода. Она слышала эту фразу пару раз и раньше (в других больницах), но таким твёрдым и уверенным тоном – впервые.
Первый ребёнок этой женщины умер в месячном возрасте. Две следующие беременности закончились выкидышами. Эта была четвёртой и – как оказалось позже – последней. Ребёнок умер в реанимации через сутки, матку пациентке пришлось удалить по некоторым показаниям. Она повторно оказалась в реанимации за короткий срок – за двенадцать часов до разговора с Марией она выбросилась из окна четвёртого этажа. Она получила пару переломов, но в целом осталась жива и здорова.
Мария смотрела ей в глаза, и ей не хватало духа начать её отговаривать.
Женщина не умерла, и Мария не понимала, что происходит. Вернее, она что-то почувствовала, что-то едва уловимое, что не смогло оформиться в мысль…
– Здравствуйте, Мария Эдуардовна! Я вернулась!
Мария слабо улыбнулась – на руках Алины был Глюино. Ей показалось, что кукла выглядит бледнее прежнего. Ещё – что Алина сама не осознаёт, что кого-то держит на руках.
Спустя час она с двумя коллегами летели в сестринскую на истошный вопль одной из медсестёр. Когда они оказались на пороге, та бросилась к ним (к Марии, потому что все, кому страшно или больно, всегда бросаются к ней), не в состоянии произнести ни слова.
– Успокойся и объясни, в чём дело, – потребовала Мария, отцепляя медсестру от себя.
– Здесь… здесь кто-то есть!
В сестринской стоял кавардак, словно и вправду в ней орудовал грабитель. Правда, ничего не пропало, как выяснилось впоследствии, и окно, через которое можно было попасть внутрь, было закрыто. Только цветы в вазе – подарок мужа одной из женщин – иссохли, будто простояли там месяц. И икона, висевшая на стене, оказалась растерзанной в щепки.
– Ты права, – задумчиво проговорила Мария. – Здесь кто-то
есть, и эта тварь голодна.
– Дэвид, вы справитесь без меня?
– Да, кон… что?! Где ты?
– Я еду в больницу.
– Прошу прощения, а где ты работаешь?
– Дэвид, послушай, он достал меня: у меня температура и страшный кашель, я еду в ближайшую больницу, где есть пульмонология. К счастью, она в полукилометре от дома. Слушай меня внимательно: свяжись от моего имени с «Гранадо», пусть начнут делать Агента Мэдса как можно раньше.
Мария нажала на сброс, не дожидаясь его следующей реплики. Ей не нужна жалость, ей нужно спасти свою жизнь.
Спустя неделю – Мария как раз немного пришла в себя и ей разрешили пользоваться мобильным телефоном – раздался звонок.
– Где ты, твою мать? – раздался в трубке голос Антоныча. – Эклампсия на столе, острая печёночная недостаточность, острый лейкоз – это три разных смерти за неделю.
– Я в больнице, у меня пневмония…
– Возвращайся немедленно! У нас тут люди умирают!