Сказки Г.-Х. Андерсена

– Жили-были три стройные нежные красавицы сестрицы. Одна ходила в красном платье, другая – в голубом, третья – в белом. Рука об руку танцевали они при ясном лунном свете у тихого озера. То были не эльфы, но самые настоящие живые девушки. В воздухе разлился сладкий запах, и девушки скрылись в лесу. Но вот запахло ещё сильней, ещё сладостней, и вдруг из лесной чащи выплыли три гроба. В них лежали красавицы сестрицы, а вокруг них, как живые огоньки, порхали светлячки. Спят эти девушки или умерли? Аромат цветов говорит, что умерли. Вечерний колокол звонит по усопшим.

– От вашей сказки мне грустно стало! – сказала Герда. – Да и колокольчики ваши пахнут слишком сильно… Теперь у меня из головы не идут умершие девушки! Ах, неужели и Кай умер? Но розы побывали под землёй и говорят, что его там нет.

– Динь-дон! – зазвенели колокольчики гиацинтов. – Мы звоним не над Каем. Мы и не знаем его. Мы вызваниваем свою собственную песенку, другой мы не знаем!

Тогда Герда пошла к лютику, сиявшему в блестящей зелёной траве.

– Ты, маленькое ясное солнышко! – сказала ему Герда. – Скажи, ты не знаешь, где мне искать моего названого братца?

Лютик засиял ещё ярче и взглянул на девочку. Какую же песенку спел он ей? И в этой песенке ни слова не было о Кае!

– Был первый весенний день, солнце грело и так приветливо освещало маленький дворик! Лучи его скользили по белой стене соседнего дома, а под самой стеной из зелёной травки выглядывали первые жёлтенькие цветочки, которые сверкали на солнце, как золотые. На двор вышла посидеть старушка-бабушка. Вот пришла к ней в гости её внучка-служанка, бедная красивая девушка, и крепко поцеловала старушку. Поцелуй этот был дороже золота – он шёл прямо от сердца. Золото на устах, золото в сердце, золото на небе в утренний час!.. Вот и всё! – закончил лютик.

– Бедная моя бабушка! – вздохнула Герда. – Верно, она скучает обо мне, верно, горюет, как горевала о Кае! Но я скоро вернусь и приведу его с собой. Нечего больше и расспрашивать цветы: от них ничего не добьёшься; они знают только свои песенки!

И она подвязала юбочку повыше, чтобы удобнее было бежать, но когда перепрыгивала через нарцисс, тот хлестнул её по ногам.

Герда остановилась, посмотрела на этот высокий цветок и спросила:

– Ты, может быть, знаешь что-нибудь?

И наклонилась, ожидая ответа.

Что рассказал нарцисс

– Я вижу себя! Я вижу себя! О, как я благоухаю!.. Высоко-высоко в каморке, под самой крышей, стоит полуодетая танцовщица. Она стоит то на одной ножке, то на обеих и попирает ими весь свет – она лишь оптический обман. Вот она льёт из чайника воду на какой-то предмет, который держит в руках. Это её корсаж. Чистота – лучшая красота! Белое платье висит на гвозде, вбитом в стену; платье тоже выстирано водою из чайника и высушено на крыше. Вот девушка одевается и повязывает шею ярко-жёлтым платочком, который ещё резче подчёркивает белизну платьица. Опять одна ножка в воздухе! Гляди, как прямо стоит девушка на другой – точно цветок на своём стебельке! Я вижу в ней себя, я вижу в ней себя!

– Да мне-то какое дело до неё? – сказала Герда. – Нечего мне о ней рассказывать!

И она побежала в конец сада. На калитке был заржавевший засов, но Герда так долго теребила его, что он подался, калитка распахнулась, и девочка так, босиком, и пустилась бежать по дороге. Раза три она оглядывалась, но никто за ней не гнался. Наконец она устала, присела на большой камень и огляделась. Лето уже прошло, настала поздняя осень, а в волшебном саду старушки, где вечно сияло солнышко и цвели цветы всех времён года, этого не было заметно.

– Господи! Как же я замешкалась! Ведь уж осень на дворе! Тут не до отдыха! – сказала Герда и опять пустилась в путь.

Ах, как пылали её бедные, усталые ножки! Как холодно, сыро было вокруг! Длинные листья на ивах совсем пожелтели, туман оседал на них крупными каплями и стекал на землю. Листья падали один за другим. Только терновник стоял весь усыпанный ягодами; но ягоды у него были терпкие, вяжущие. Каким серым, унылым казался весь мир!

Сказка четвёртая. Принц и принцесса

Пришлось Герде опять присесть, чтобы передохнуть. На снегу прямо перед ней прыгал большой ворон; он долго смотрел на девочку, кивая ей головой, и наконец заговорил:

– Карр-карр! Здравствуй!

Он не мог хорошо говорить на языке людей, но, видимо, желал девочке добра и спросил её, куда она бредёт по белу свету, такая одинокая. Слово «одинокая» Герда поняла отлично и сразу почувствовала всё его значение. Она рассказала ворону всю свою жизнь и спросила, не видал ли он Кая.

Ворон задумчиво покачал головой и ответил:

– Очень веррроятно, очень веррроятно!

– Как? Правда? – воскликнула девочка и чуть не задушила ворона поцелуями.

– Не так гррромко, не так гррромко! – проговорил ворон. – Я, кажется, видел твоего Кая. Но теперь он, верно, забыл про тебя в обществе своей принцессы!

– Разве он живёт у принцессы? – спросила Герда.