- Кто мне назовет отличие грача от ворона?
На первом ряду мгновенно взметнулась вверх тонкая и бледная девичья рука. Виктор уже отработанным рефлекторным движением поднес пальцы к вискам. Это Марина, их умняшка. Словарь Брокгауза и Евфрона на ножках, но тупая, как пробка.
- У грачей есть кожистое кольцо вокруг клюва, грудной киль более узкий, они живут стаями, а форма крыла… - Марина разразилась тирадой в стиле самого настоящего доктора Бонда, того самого, которого потом на протяжении множества романов Ян Флеминг заставлял произносить свою фамилию дважды. Или это было только в фильма? А, неважно.
- Вы ведь были отличницей по биологии, да, Марина? – Андрей Яковлевич испытующе посмотрел в глаза запыхавшейся от потока фактов студентки в первом ряду.
- Да! – её глаза горели почти нездоровым блеском, щеки покрылись румянцем, а ноги под скамьей нетерпеливо елозили, как будто в ожидании чего-то большего, чем похвалы от преподавателя.
- Ну что ж, - профессор снял очки, задумчиво протер их платочком. – Ваши знания спасли вас от общения со мной до конца семестра. Можете быть свободны и больше не появляться на моих занятиях. Браво, зачет автоматом вам обеспечен. А теперь идите, не понимаю, что вы забыли на журналистской специальности.
Марина поправила волосы, всем этим жестом показывая чувство собственного превосходства и интеллектуального доминирования над окружающими, бодро процокала каблучками до выхода из лекционного зала и затворила за собой тяжелую дубовую дверь.
- Вот из-за таких, как она, и умирает высшее образование в целом и наш институт в частности. И каким она к чертям будет журналистом, если сейчас даже не поняла, что я её выставил, да еще в грубой форме. Ох… - профессор снова снял очки. – Ну чтож, институт еще не загнулся совсем, но вы уже должны быть готовы к статусу последнего выпуска. После вас набора нет. И я не хочу среди своих воспитанников случайных людей. Итак, так что с грачами? Стойте, не отвечайте, я не хочу в вас разочаровываться ещё больше. Ответ проще и сложнее одновременно.
Андрей Яковлевич выдержал драматичную паузу, достойную подмостков МХАТа или как минимум Большого, или какой там у них сейчас самый крутой? В общем, умел профессор паузу держать. Он при этом выпрямлялся, показывая свой внушительный, но не отвратительный живот, борода щеткой придавала ему сходства с Одином, а серо-стальной блеск глаз гарантировал, что тишина в этот момент в лекционном зале будет священней, чем вовсех храмах их средневекового городка вместе взятых. И даже священнее, чем в синагоге в Шаббат. Наконец, он набрал в легкие побольше воздуха и начал свой медленный и размеренный рассказ:
- Весь секрет в том, что грач попросту изящнее и легче. Он ироничнее и оттого мудрее ворона. Он живет со своей семьей, и того помнит всё. Он беспощаден как само время от того, что помнит все, но от того не чужд компромиссов и милосердия. Грач чтит ритуалы и игры. Он более медитативен и созерцателен, чем ворон. И главное, - мясистый перст готовился проткнуть потолок аудитории –это граи являются теми самыми потомками Мунина и Хугинна, Памяти и Мысли, легендарных птиц Одина. Да, то были не вороны, а грачи. Один тоже любил посмеяться и чтил ритуалы. Грачи были ближе его божественной сущности. И когда племя Мунинна и Хугинна расплодилось по свету, оно начало по велению Один присматривать за нами, запоминать наши действия и мысли, становясь настоящими летописцами человечества. Хотите знать правду – спросите грача. Только не факт, что он вам её расскажет…
Виктор продолжал печатать и не заметил,как на ветке клена на расстоянии вытянутой руки от него за стеклом пристроились два грача. Они тоже с интересом слушали и запоминали все, что говорил Андрей Яковлевич. Но для кого?
В тот вечер Виктор остался в институте допоздна. Теперь, когда их заведение доживало последние дни своей славной истории, коридоры опустели, а хранители библиотеки спустя рукава смотрели на шныряния второкурсников в прежде закрытые отделы, атмосфера будущего краха и смерти некогда великого места обретала свою романтику и, как ни странно, жизнь. Это напоминало последние светлые дни в жизни дряхлого старика или безнадежного больного человека, когда судьба награждала его возможность в последний раз вдохнуть воздух без аппарата ИВЛ или улыбнуться вон той девушке, точно зная, что эта красавица – твоя внучка. Улыбнуться впоследний раз и умереть с ощущением солнечных лучей на изможденных долгой борьбой щеках и смириться с тем, что точно так же они будут ласкать теперь только цветы на твоей могиле и превращать слезы твоих близких в яркие бриллианты. Смерть милосердна в наши последние мгновения.