Стол и табуретки стояли в таком же творческом беспорядке, как в день его выезда. В углу лежал грязный матрас — он сбросил его туда, когда вытаскивал наружу железную кровать. Та кровать была единственной вещью, которую он взял с собой. Всё остальное небогатое имущество студента — вплоть до кухонной посуды — осталось тут. Для того голодного времени это было значительной жертвой, но ему была невыносима мысль, что Наташа останется совсем одна в голой квартире, и компанию ей будут составлять лишь ободранные обои с безвкусными ромбами.
Константин остановился у двери в ванную комнату. Дыхание его стало частым, к щекам прилила кровь.
— Ты там? — шёпотом спросил он, положив ладонь на ручку двери.
В тесном пространстве стояла полная тишина.
— Это Костя. Я вернулся.
По-прежнему было тихо, но ему показалось, что по ту сторону тонкой фанеры возникло бесшумное шевеление.
— Я знаю, что ты обижена на меня, — виновато продолжал Константин. — И тебе есть за что меня ненавидеть. Но я пришёл не для того, чтобы покрасоваться перед тобой и уйти опять. Я хочу тебе сказать…
Плеск воды в ванне. Теперь он услышал это отчётливо.
— … сказать, что ты была права. Оно не стоит того, чтобы бороться, предав самого себя. Все эти дорогие люди, вещи, дома, слова — я хотел их, расшибал лбом стены, чтобы стать ближе к ним, и мне это даже удалось. Но в конце концов я понял, что всё это фальшивка. То, что имеет значение — простое и настоящее. Знаешь, я ведь даже не отдавал себе отчёта в том, куда еду. Просто гнал по улицам — и приехал сюда. К тебе.
Плеск стал отчётливее, и тут же раздался влажный шорох — кто-то водил мокрой рукой по краю ржавой посудины.
— Наташа, — сказал Константин, — я люблю тебя. И все эти годы любил, хотя изо всех сил старался убедить себя в обратном. Прости меня…
Очень-очень медленно, словно боясь разбить фарфоровую чашку, он потянул дверь к себе. Сопротивления с той стороны не было, и Константин осмелел, распахивая дверь. Скудный свет залил комнатку с раковиной, ванной и помутневшим зеркалом. Наташа сидела на своём обычном месте в ванне, глядя на него глубоко впавшими чёрными глазами — как в тот далёкий первый день, когда Константин только въехал сюда, ничего не зная о своей необычной соседке. Тогда он закричал от испуга и выбежал из квартиры — а теперь смотрел на неё с благоговением и нежностью.
Он вошёл в комнатку, и Наташа поднялась ему навстречу. Вода стекала с худых плеч на почерневшие груди, на расползшуюся от трупных газов талию, на синие ляжки и дальше — на вздувшиеся лодыжки. Слипшиеся волосы змеей обвивали её стан. Она ничуть не поменялась внешне. А когда Наташа заговорила, Константин с удовольствием отметил, что её низкий хрипловатый голос, перемежающийся хлюпаньем воды в лёгких, тоже остался прежним:
— Я знала, что однажды ты придёшь. Я ждала… но иногда мне становилось совсем невмоготу, и тогда я убегала отсюда по трубам и украдкой смотрела за тобой, когда ты был в ванной комнате. Но трубы лопались, когда я сидела в них…
Она вышла из ванны, перешагнув через край, и обвила руками шею Константина.
— Ты правда вернулся? — спросила она, глядя ему в глаза. — Ты больше не бросишь меня, да? Обещай мне…
Её слова пахли разложением и знакомой солёной сыростью, и у Константина закружилась голова.
— Обещаю, — прошептал он и накрыл холодные губы утопленницы своими, горячими.
Сила
— Страшная, — сказала Аркадия.
— Вовсе нет, — возразила Бетти.
— Страшная, страшная, страшная! — Аркадия вцепилась пальцами в свои щеки. — Не ври мне, Бетти. Ты отлично знаешь, что я страшная.