Навстречу нам спешили люди с чемоданами. Все куда-то ехали на Новый год. Толкались, громко говорили, смеялись… В какой-то момент я упустила из виду «зеленую куртку», но, проследив за внимательным взглядом Егора, все-таки увидела знакомую макушку и прибавила шаг.
На улице до сих пор плясала снежная вьюга, поэтому, выйдя из здания вокзала, я укуталась посильнее. «Зеленая куртка» брел по шумному проспекту, никого не замечая. Кажется, теперь он не волновался, будто нес в сумке не выкуп за человека, а нарезной батон. Глядя под ноги и жмурясь от колючих снежинок, я едва поспевала за Егором. В какой-то момент подняла голову и поняла, что парень куда-то пропал.
– Где он? – захлопала я глазами.
– Сел в тачку, – ответил Егор.
Я оглянулась. У обочины стоял припаркованный «Форд». Водителя отсюда разглядеть не удалось.
– Ты наивно предполагал, что он доведет нас до своего дома? – ехидно спросила я. Ехидство во мне проснулось, скорее, от разочарования.
– Я? Ты сама за ним поперлась, – рассердился Егор.
Машина тронулась с места и поехала в нашу сторону. Егор вдруг развернул меня к себе, притянул за талию и уткнулся носом в мою шею. Я понимала, что сделал он это лишь для того, чтобы мы остались незамеченными, однако ноги вдруг предательски ослабли. Автомобиль уехал, а сердце продолжало взволнованно колотиться. Я оглянулась и увидела на другой стороне улицы Лукошкина. Он, конечно, тоже заметил нас. Сквозь падающий снег я смогла разглядеть, как Лукошкин сердито провел ладонью по горлу, а затем быстро сел в тонированную машину. Тачка тронулась за «Фордом», а мы с Егором остались на месте и не сразу разомкнули объятия.
– Мой трамвай! – почему-то слишком громко выкрикнула я, разглядев в снежной кутерьме приближающиеся горящие фары.
– Позвони мне, когда Вадим объявится, – попросил Егор.
– Угу… – пробормотала я. После сегодняшнего дня все было как в тумане.
Я вбежала в переполненный трамвай и встала на подножку. Двери за мной с шумом закрылись. Я посмотрела в окно: Егор стоял под снегом и провожал меня взглядом. Вот все и закончилось. Теперь Вадима отпустят, и продолжится наша прежняя жизнь. Но чувство непонятной грусти не покидало меня.
Вадим так и не объявился. Я не сводила взгляда с телефона, но все тщетно. Домашние почувствовали мою нервозность и с расспросами не лезли. Почему Вадим не звонит? Где он? Мы ведь отдали нужную сумму, выполнили все условия… Может, это как-то связано с Лукошкиным? Несмотря на поздний час, я все-таки позвонила Егору в надежде прояснить ситуацию, но он тоже не взял трубку. Спать я легла в растрепанных чувствах.
Снились мне странные блеклые сны, которые я не смогла бы пересказать. От таких всегда остается неприятный осадок. Кажется, уснуть удалось только под утро, потому что я провалилась в такой глубокий сон, что не услышала звонка будильника. За завтраком нервничала, так как страшно опаздывала в школу, хотя у нас по расписанию только классный час, где подведут итоги полугодия. Пропущенных звонков и непрочитанных сообщений не было.
– Зря я тебе разрешила работать, – покачала головой мама. – Ты клятвенно обещала, что это никак не скажется на учебе. А в итоге домой возвращаешься поздно, огрызаешься…
– Но хотя бы деньжат подзаработала, – возразил практичный дед.
Я промолчала, что все заработанные деньги уже спустила на то, чтобы спасти своего принца на белом коне.
Завтрак продолжился в напряженной тишине. Мама воспитывала меня редко, можно и потерпеть. К тому же ругала, по ее мнению, только за дело, а не из-за плохого настроения, как это часто случается у взрослых, когда они срываются на своих детей.
– Это я еще не посмотрела, какие у тебя оценки, – снова подала голос мама.
– Ты ведь знаешь, что хорошие, – пожала я плечами.
– Знаю, – вздохнула мама, – горе ты мое луковое.
Училась я хорошо. Не отличница, но и троек не было. Учеба давалась мне легко, хотя я не прилагала огромных усилий. Просто умела списывать. А еще у меня отличная зрительная память – стоит два раза прочитать параграф, и могу его сносно пересказать на твердую четверку. Этой моей особенности всего завидовала Настя. Ей в театральном приходилось заучивать огромные куски текста, поэтому я и подумывала поступать в ее институт. Мама меня поддерживала. Новогодняя подработка была отличной возможностью попробовать себя в актерстве. Что и говорить, но в роли Медведя я чувствовала себя органично. Хотя, конечно, рассчитывала сыграть когда-нибудь и Снежную принцессу.
Мама прекратила меня воспитывать, задумавшись о чем-то, и едва не насыпала соль в кофе. Я внимательно наблюдала за ее рассеянными действиями.
– Мам, это соль, – наконец произнесла я.
Мама спохватилась и рассмеялась.
– Чего это я?
– Действительно, – рассмеялась и я. – У тебя сегодня свидание?
– В театр идем, – охотно отозвалась мама, – на «Щелкунчика».
– Это ты из-за «Щелкунчика» в облаках витаешь?