– Ох, неладное я видел, нехорошее,… всего сразу и не рассказать. Ну да бог с ним, попробую,… был я вчерась на дальней монастырской пасеке, братья во Христе меня мёдом угощали,… разморило меня, и уснул я вечерком крепким сном,… прямо там же в стогу сена. А ночью спустился ко мне ангел и возвестил,… живёт, мол, во столице одна вдовая барыня, добрая душа,… и грозит ей напасть неминуемая,… а так как ты есть божий человек и бессеребрянник, то должен ты пойти к ней и предупредить её о године тяжкой. Благословил он меня, и указал где искать тебя, и как от беды грядущей уберечь… – склонившись ещё раболепней, протяжно произнёс Алёшенька.
– Ах, божешь ты мой! Да что же это я тебя на пороге-то держу,… проходи быстрее в дом,… небось, долго шёл, устал, и голодный! Я тебя касатика сейчас накормлю-напою, а ты уж мне поведай, что за беда такая мне грозит и как её избежать… – схватив его за рукав и чуть ли не насильно затащив в дом, запричитала барыня.
Дело было сделано, Алёшенька, ловко подобрав ключик к вдовьему сердцу, быстро открыл себе дверь в её хоромы, а значит и к кладовым. Ну а дальше всё пошло как по маслу. Хозяйка, а звали её Матрёна Кузьминична вмиг перестав причитать, проводила его на кухню, усадила за стол, выставила целое блюдо всяких вкусностей и даже про свою знаменитую наливочку не забыла. Ходит возле него словно квочка перед цыплёнком и ласково так кудахчет.
– Накось милый, это съешь,… а вот тебе ещё кусочек сладенький,… да испей наливочки, она у меня на малиновом нектаре настояна,… и грибочков с хренком томлёных отведай… – обхаживала она его, дожидаясь пока тот отъестся и начнёт ей рассказывать. Это она всё по порядку, как полагается, сделала. Сначала напоила-накормила, а потом уже и к расспросам приступила.
Ну а Алёшенька грибочков-то откушал, наливочки испил, и тут ему от сытости-то сразу похорошело. Язычок у него развязался и давай он Матрёне Кузьминичне придумки свои говорить. Дескать, велел ему ангел не торопиться с рассказами, а докладывать всё постепенно, день за днём, по порядку, по одной истине за вечер. Мол, только тогда он её от беды убережет, и туман напасти развеет. И лишь после столь длительного заговора заживёт она вновь, как и раньше, тихо и безмятежно. Вот ведь какую каверзу удумал хитрец.
Ну а Матрёна делать нечего, раз велено не сразу всё говорить, так велено. Возражать не стала, возьми и предложи Алёшеньке остаться у неё покуда он ей всё не расскажет. А тому-то только того и надо. Хотя он конечно для блезиру немного поломался, посопротивлялся.
– Ну что ты Кузьминична,… я, небось, тебе в тягость буду… уж лучше я на улицу пойду… там ночевать останусь. А вечером к тебе приходить стану,… чтоб откровенье рассказывать… – слукавил он. А она и слышать ничего не хочет.
– Нет, никуда не пущу тебя, никуда не пойдёшь! У меня останешься,… ну не дай бог на улице с тобой что случиться,… что я тогда без тебя делать буду! Ты уж давая, устраивайся,… вон в гостевую комнатку ступай,… я тебе там уже и постелила,… перину пышную взбила, подушки на лебяжьем пуху уложила. Живи, сколько хочешь, только убереги меня от напасти… – говорит она ему, за руку берёт, в комнату ведёт, и сама лично спать его кладёт. Ну а Алёшенька как до перины добрался, так сразу же глазки закрыл и уснул крепким сном. И только он засопел, как в дверь постучались. Это молодая воспитанница кузины пришла, как раз настало время вечернего пасьянса.
А надо отметить, что воспитанница та никогда не опаздывала, и вообще была девушкой пунктуальной, прилежной и приличной. Ну а эти вечерние гадания с пасьянсами были для неё скорее каким-то аттракционом с ярмарки, чем серьёзным занятием. Просто уж так вышло, что ведя благообразный и целомудренный образ жизни, соблюдая все правила хорошего тона, она никуда лишний раз не выходила и прочих развлечений не признавала. Для неё, прежде всего, были важны честь и репутация, иных мерил она и знать не хотела.
И её можно понять, ведь она обладала весьма привлекательной внешностью, а поэтому постоянно подвергалась всякого рода соблазнам и искусам. Бывало, идёт она на прогулке, а за ней уже и хвост ухажёров разных мастей выстроился, и каждый из них норовит отличиться. Кто ей леденец-петушок предложит, кто ватрушку подаст, а кто и расписной платочек на плечи накинет да на вечёрку пригласит. Но только Любушка, а девушку звали именно так, никаких подарков не принимала и соблазнам не поддавалась. Косу свою русую тугую поправит, бровью крутой поведёт, глазами карими укоризненно взглянет, губами алыми гордо усмехнётся и дальше пойдёт.
Неприступная Любушка была аки крепость прочная, и непристойностей всяких не приемлила. Вот и сейчас пришла она к Матрёне Кузьминичне скорей ради отдыха от приставаний ухажеров распутных, нежели про судьбу свою спрашивать. И войдя в дом, она прямо с порога радостно приветствовала хозяйку.
– Доброго вам вечера Матрёна Кузьминична,… как здоровье,… как настроение? – учтиво спросила она.