Сказка наизнанку (СИ)

Тут она открыла глаза и, наконец, встретилась взглядом с собеседником. Её живое и доброе лицо мгновенно словно окаменело, а потом вспыхнуло гневом.

- Как? - еле проговорила она внезапно осипшим голосом, - Ты? Да ты… Ах ты… Штоб тебя, поморийская рожа…

- Так, всё, - сразу помрачнев, оборвал её Свит, - Бывай, Василина Прокловна.

Резко щёлкнув пальцами у возмущённой женщины перед самым носом, он отвернулся, запахнулся в плащ, надвинул на лицо капюшон и быстрым шагом пошёл прочь. А она так и осталась стоять у лотка, беспомощно и слепо вытянув перед собой свои чуткие руки.

========== О чём болтают у фонтана ==========

Я говорила, что трудно дитя родить? Ах, глупа была… Проще четверых родить, чем одного из пелёнок поднять.

На дворе уж ночь, глаза слипаются, сил нет, а в постель не ляжешь: малыш плачет, у него животик болит. А мужчинам завтра ни свет ни заря на службу. Вот я возьму Лучика в платок, привяжу к себе, вниз спущусь и брожу впотьмах по конюшне туда-сюда. Платок покачивается, малыш дремлет. Только он крепко заснёт, глядь - уже пора Свита с Корвином кормить да в крепостицу провожать. Они уедут, я чуть урву сна, а там снова Лучик к себе зовёт: уже и голодный, и обмарался. А потом ему и погулять охота. Улыбается, сладкий мой, ручки тянет, и невдомёк ему, маленькому, почему мать то и дело носом клюёт. Он снова заснёт - я бегом плошки мыть, пелёнки полоскать, похлёбку готовить… И ведь как на грех, чуть руки по локоть в тесте или в грязной воде - непременно малыш проснётся, заплачет. Так и бегаю туда-сюда. А там уже и вечер, мои со службы вернутся, есть хотят. Свит ещё и ругается: “Почему на конюшне грязно? Целый день дома торчишь, могла бы хоть навоз по стойлам собрать!” Ему не понять, куда у меня весь день подевался, и почему ничего не сделано, а я с ног валюсь. Мужчины, видно, думают, с женщин еда, чистота и уют льются сами собой, как с Ока свет. Им-то что, переделают дела и спать пойдут до утра. А я - снова Лучика на руки и на конюшню, в “ночной дозор”.

За всеми этими заботами я долго не замечала, что Корвин вдруг совсем позабыл дорогу в кабак. Домой каждый день стал приходить трезвый, рубаху новую прикупил… Когда же я как-то утром застала его на дворе над ведром воды да ещё и с гребнем в руках, тут мне сразу стало ясно: всё это не с проста. Завелась у нашего Корвина зазноба, не иначе. А Свит, дундук толстошкурый, словно и не заметил ничего, всё над ним шутил: “Что, допрыгался, даже в кабак уже не пускают? Придётся тебе с нами, стариками, по вечерам сидеть.” Корвин только смеялся в ответ, а мне было страсть как любопытно, кто ж она такая, что для неё он и самобульку, и гулящих девок забросил?

Хоть Корвин помалкивал, словно в рот воды набрал, а только посад у нас маленький, тесный, все у всех на виду. Очень скоро мне у фонтана тётки рассказали, куда его почти каждый день носит - в Подколпачный проулок, в кузню к старому Соху. А у Соха как раз две дочки на выданье. Не от того ли у Змейки вдруг подковы держаться перестали?

Я тогда подумала: дай-ка своими глазами взгляну, что там за кузнецовы дочки. Понесла ближе к вечеру старые ножницы в кузню точить, да зашла в Подколпачный не со стороны крепостицы, а от фонтана. До самой кузни двух ворот не дошла, присела вроде как мальца покормить, а сама смотрю, что будет. Долго ждать не пришлось. Застучали копыта по мостовой, глядь - от крепостицы едет Корвин: сам хорош, как картинка, плащ нараспашку, шапка набекрень, в руке кулёк с леденцами, и даже Змейке в гриву ленточку вплёл. Девки, сколько их жило в проулке, стали выглядывать над воротами, с ним здороваться да перекликаться. А он каждой и улыбнётся, и весёлое словечко скажет, и леденцом угостит. Над кузнецовыми воротами тоже перегнулись две девицы. Вот у них-то Корвин Змейку придержал. Смотрю - одна из кузнецовых дочек собой ничего, да только и сказать про неё нечего, таких в каждой дюжине двенадцать. Зато вторая… Вроде, и тот же волос, и тот же голос, но её в любой толпе было б сразу видать. У нас в Торме про таких говорят: этлом целована. А Корвин как поймал на себе её взгляд, сразу вспыхнул, словно его очим светом озарило. И хоть он всех девок на улице гостинчиками и добрыми словами тешил, мне враз стало ясно, для которой из них он старался.