Правда, это не была ровная и прямая, как стрела, автострада, не заметить которую мог только слепой - дорожное покрытие сильно потрескалось, обнажая скрывающиеся под ним щебенку и землю, а между неровными черными крошащимися под ногами кусками торчали кустики травы и росли целые деревья. Было видно, что дорога давным-давно заброшена, и не используется по назначению. И все же для Наташи эти с трудом угадываемые следы цивилизации были точно привет из дома - совсем другое дело, чем телебашня, приспособленная под вампирские нужды. Перед каждой асфальтной крошкой она готова была упасть на колени и покрывать ее горячими поцелуями, как золотоискатель, после долгих лет откопавший на своем участке громадный самородок.
Не в силах противиться внезапному позыву, девочка опустилась на колени и погладила руками большой, лучше других сохранившийся кусок. Забинтованные ладони отозвались протестующей болью, а пальцы с трепетом ощутили знакомую шероховатость. Сколько раз в дремучем детстве ей приходилось мелом выводить на такой поверхности квадраты классиков или писать дразнилки под окнами подружек. Правда, тут под влиянием времени и погоды асфальт стал рыхлым и зернистым, рассыпающимся при прикосновении, но, нагретый солнцем, все еще пах смолой и бензином…
Лес наступал и затягивал не только дорогу, и вскоре в стороне, между деревьями, Наташа стала замечать квадратные и прямоугольные остовы фундаментов домов, а то и обломки отдельно взятых стенок, сложенных из кирпича. Видимо, кирпичные здания оказались попрочнее блочных, которые при падении тут же затягивало травой. Одновременно колыхания дороги вверх-вниз стали чаще и как будто выше, точно она шагала по огромной стиральной доске.
Выйдя на открытое пространство, Наташа замерла, пораженная открывшейся картиной: да, это был город. Но в каком виде! От того, каким он ей запомнился, осталось в десятки раз меньше домов, целых хотя бы частично - теперь Екатеринбург стал даже меньше Старгорода, вдобавок еще и опустился в какую-то пологую воронку, вроде амфитеатра. Глядя на развалины немного сверху, Наташа наконец-то поняла, что напоминают ей эти ребристые препятствия поперек дороги - застывшие волны от камушка, брошенного в воду: высокие вокруг места непосредственно падения, постепенно расходящиеся в стороны и становящиеся ниже и шире. Она стояла на самом высоком холме-'волне', уходящем направо и налево и едва заметно изгибающемся, чтобы описать гигантскую окружность. А впереди, в эпицентре какого-то события, заставившего вздрогнуть землю, стояли обычные дома - пяти, девяти, и-так-далее-этажки, козыряющие обломками стен и черными провалами дверных и оконных проемов. Чем ближе к центру города, тем лучше, казалось, сохранились его здания - кое-где Наташе даже почудился блеск оконного стекла. Быть может, еще не все потеряно?
Не изменяя дороге, приведшей ее сюда, к которой она даже начала испытывать какие-то сентиментальные чувства, Наташа спустилась к первому дому, от которого сохранились аж три стены из четырех. Остатки четвертой стены, потолочных перекрытий и крыши с трудом угадывались в каменных развалах, сквозь которые пробивалась к солнцу молодая кленовая поросль. Следующие несколько зданий сохранились немногим лучше. Но вот у кирпичного двухэтажного особнячка с крышей, ей почудилось какое-то движение.
Сердце подпрыгнуло и затрепыхалось в горле. С усилием сглотнув, на подгибающихся от волнения ногах Наташа подошла поближе:
- Эй, - внезапно охрипшим голосом негромко позвала она. - Тут есть кто-нибудь?
Приближаясь к окну, за которым ей почудилось шевеление, Наташа совершенно не принимала во внимание, что в развалины может забрести волк или дикий, совсем не сказочный медведь, не склонный к долгим переговорам со всякими там девочками. Но лесные звери, ведомые инстинктом самосохранения, далеко обходили развалины…
Вдруг, точно вынырнув из-за ширмы кукольного балагана, в оконном проеме показалась фигура - до того жуткая, что Наташа, не удержавшись, взвизгнула. Больше всего это напоминало синевато-белого мертвеца, поднявшегося из могилы после пары месяцев спячки, всего покрытого неровными пятнами белой пушистой плесени, точь-в-точь как на залежавшейся в полиэтиленовом пакете буханке хлеба. Там, где на человеческом лице должны были быть нос и глаза, у зомби зияли темные провалы, а из разбитых, потрескавшихся губ на подбородок стекала струйка темной крови.
'Бежать!' - забилась в мозгу спасительная мысль. Но, с трудом развернувшись на подкашивающихся ногах, Наташа едва не упала в обморок: поперек улицы, по которой она пришла, стояла, растопырив в стороны руки, еще одна человекоподобная фигура. Кожа этого живого мертвеца шелушилась, напоминая рыбью чешую, а лицо выглядело совершенно так, как начитавшаяся Эдгара По девочка представляла себе маску Красной Смерти. На ногах и на протянутых к ней ладонях не было ни одного пальца…