Сказка

Случившееся не было моей виной и не было виной отца, хотя я знаю, что он винил себя, думал: если бы я только поднял свою ленивую задницу и довёз её до чёртового магазина. И, вероятно, здесь нет вины сантехника, бывшего за рулём своего грузовика. Полицейские сказали, он был трезв и клялся, что соблюдал скоростной режим: 25 миль в час в нашей жилой зоне. Папа считал, даже если это правда, водитель, должно быть, отвлёкся от дороги, пусть всего и на секунду. Скорее всего, отец был прав. Он работал специалистом по страховым случаям и однажды рассказал мне, что слышал только о единственном настоящем несчастном случае, когда в Аризоне мужчину убил метеорит, попавший ему в голову.

— Всегда есть кто-то виноватый, — сказал отец. — Но это не то же самое, что вина.

— Ты винишь человека, который сбил маму? — спросил я.

Он задумался. Поднёс стакан ко рту и выпил. Это было через шесть или восемь месяцев после смерти мамы, и он почти отказался от пива. К тому времени его другом стал джин «Гилбис».

— Я пытаюсь не винить. И по большей части мне это удаётся, пока не проснусь посреди ночи в пустой кровати. Тогда я виню его.

4

Мама спустилась с холма. В конце тротуара стоял знак. Пройдя мимо знака, она перешла через мост. К тому времени уже начало темнеть и заморосил дождь. Она зашла в магазин, и Ирина Элиадес (разумеется, известная, как миссис Зиппи) сказала ей, что новая партия курицы будет готова через три минуты, максимум через пять. Где-то на Пайн-Стрит, недалеко от нашего дома, сантехник только что закончил последнюю за субботний вечер работу и складывал инструменты в свой грузовик.

Подоспела курица, горячая, с хрустящей и золотистой корочкой. Миссис Зиппи упаковала восемь порций и дала маме лишнее крылышко, перекусить по дороге домой. Мама поблагодарила её, расплатилась и остановилась посмотреть стойку с журналами. Если бы она не сделала этого, то могла преодолеть весь путь через мост — кто знает? Грузовик сантехника должно быть свернул на Сикамор-Стрит и начал спускаться с холма по дороге, длиной в милю, пока мама просматривала последний выпуск «Пипл».

Она положила журнал на место, открыла дверь и, обернувшись, пожелала миссис Зиппи: «Доброй ночи». Возможно, она закричала, когда поняла, что грузовик вот-вот собьёт её, и только Богу известно, о чём она могла подумать, но это стали последние слова, произнесённые ею. Она вышла на улицу. К тому времени уже шёл слабый, но устойчивый дождь — серебристые линии в свете единственного уличного фонаря по эту сторону моста.

Жуя куриное крылышко, мама вошла на стальной настил моста. Фары выхватили её из темноты и отбросили позади неё длинную тень. Сантехник миновал знак на другой стороне, предупреждающий: ПОВЕРХНОСТЬ МОСТА ЗАМЕРЗАЕТ! СОБЛЮДАЙТЕ ОСТОРОЖНОСТЬ! Смотрел ли он в зеркало заднего вида? Может, проверял сообщения на телефоне? Он отрицал и то и другое, но когда я думаю о том, что случилось с мамой тем вечером, то всегда вспоминаю слова отца о единственном настоящем несчастном случае, о котором он слышал — когда мужчине в голову попал метеорит.

Места там хватало — стальной мост был значительно шире своей деревянной версии. Но свою роль сыграла стальная решётка. Водитель увидел маму на полпути через мост и ударил по тормозам, не потому что гнал (по крайней мере, так он сказал), а чисто инстинктивно. Стальная поверхность уже подмёрзла. Грузовик заскользил, начал вращаться и заваливаться набок. Мама вжалась в перила моста, уронив маленький кусочек курицы. Грузовик прокатился дальше, ударил её, и она закружилась вдоль перил, как волчок. Не хочу думать о частях тела, которые ей оторвало в том смертельном вращении, но порой я бессилен. Я знаю только, что грузовик в итоге впечатал её в опору моста со стороны «Зип Маркета». Что-то от мамы упало в реку. Большая её часть осталась на мосту.

Я храню в бумажнике нашу с ней фотографию. Её сделали, когда мне было около трёх. Я сижу у неё на коленях. Одной рукой в её волосах. У неё были красивые волосы.

5

В тот год было дерьмовое Рождество. Вы уж поверьте.

Я помню поминки после похорон. Они проходили у нас дома. Я видел отца, встречающего людей и принимающего соболезнования, а потом он куда-то пропал. Я спросил его брата, моего дядю Боба, где он. «Ему нужно прилечь, — ответил дядя Боб. — Он очень измотан, Чарли. Почему бы тебе не сходить на улицу поиграть?»

У меня не было никакого желания играть, но я вышел на улицу. Я прошёл мимо группы взрослых, вышедших наружу покурить и слышал, как один из них сказал: «Бедолага, напился в стельку». Даже тогда, глубоко скорбя по своей матери, я понял, о ком они говорят.