– Американки просто свихнулись на своем феминизме. Они даже не замечают, что превратили его в карикатуру.
Честно говоря, мое первое впечатление было таким же. И только много позже я его изменила.
Гротески
Конференция в Нью-Йорке была посвящена вопросам преподавания «русских знаний». В качестве ее участника я вышла на кафедру с докладом: «Семья в России». Не успела я сказать последнее слово, как в третьем ряду вскочила очкастенькая, плотно сбитая тетенька и сердито спросила:
– А вот вы лучше скажите: почему это русские женщины так любят наряжаться? Я только что вернулась из Москвы, я знаю, что говорю.
Пока я, пораженная абсурдностью вопроса, пытаюсь и не могу найти ответ, она торжествующе подсказывает его сама:
– Потому что они хотят понравиться мужчинам. Не так ли?
В голосе слышится язвительность. Но я не понимаю ее причин и отвечаю беззаботно:
– Да, а почему бы им этого не хотеть?
Боже, какая оплошность! Моя собеседница хватается за голову и раскачивает ею, не в силах сказать ни слова; слышны лишь возмущенные междометия. Наконец она произносит нечто членораздельное; смысл сводится к следующему. Я подтвердила ее худшие предположения: российские женщины даже и представления не имеют о том, что такое равенство.
В аудитории это не единственная феминистка. Ее коллеги – американки, неплохо знающие русский, – набрасываются на меня с другими вопросами-упреками:
– У вас в Конституции записано: «Каждый гражданин имеет право… он защищен законом…» Вы не замечаете тут некоторой политической некорректности?
Господи, просвети мой разум: да что же тут-то не так? И получаю разъяснение:
– Закон у вас что, защищает только мужчин? Ах, всех!? Тогда почему «он», а не «он/она»?
Атака продолжается.
– Как вы называете женщину-бизнесмена? Так и говорите? Вы что не понимаете, что унижаете бизнес-леди? А как будет по-русски женщина-профессор? Опять в мужском роде?
– Позвольте, – наконец, прихожу я в себя. – Но в английском ведь тоже профессор – одно слово, и в мужском роде, и в женском.
– В английском нет родовых окончаний, – поправляют меня. – А в русском есть. Если бы вы задумались о равенстве полов, вы бы давно уже нашли специальное слово, например «профессорша».
– Такое слово есть, оно означает «жена профессора».
– Ну так придумайте какое-нибудь новое.
Кто-то из моих оппонентш (оппонентами я уже боюсь их назвать!) тычет пальцем в учебник русского языка для иностранцев.
– Вот, смотрите, текст для разговорного топика. Джим Смит приходит в гости к своему другу инженеру Ивану Лопатину, тот говорит: «Знакомьтесь. Моя жена Лена, она сейчас не работает, занимается домом, детьми». Как вам нравится такая модель семейной жизни: муж работает инженером, а жена сидит дома. Это что – норма? Образец для подражания?
…Вечером в одном нью-йоркском русском доме, где собрались гости, эмигранты, я рассказываю об этой перепалке. В ответ слышу дружный смех: у каждого есть история, похожая на анекдот, но вполне реальная.
Сын одного из присутствующих гостей в очереди на автобус увидел за собой девушку с тяжелым чемоданом. Он предложил ей пройти первой и поднял на ступеньку чемодан. Она посмотрела на него неприязненно: «Вы хотели продемонстрировать, что сильнее меня, но это не так. Посмотрите на мои мышцы». Другая гостья, пожилая дама, пожаловалась, что никак не может привыкнуть: мужчины-американцы не пропускают ее у входа вперед, не уступают место, не подают пальто.
Я, между прочим, тоже вспомнила, как в одном доме немолодой хозяин подал мне шубу и с виноватым видом спросил: «Пожалуйста, извините меня, я вас не обидел?»
Студент рассказывает, как пригласил свою однокурсницу в ресторан. Когда принесли счет, она вытащила кошелек, чтобы заплатить за себя. Он, естественно, запротестовал, но она обиделась: «Разве мы не равны?»
У этого же бедолаги была и другая промашка. Еще одна американская подружка пригласила его на день рождения. Будучи на свою беду хорошо воспитанным, он вручил два букета – имениннице и ее маме. Но при этом – страшно сказать! – он поцеловал маме руку. Та отскочила как ошпаренная, с возгласом: «Что Вы делаете?» Маме было лет сорок с небольшим, но 60-летняя бабушка оценила политес по достоинству: «Дорогая, это же знак уважения. В моей молодости тоже так было принято». Однако его подружке жест не понравился, она нравоучительно заметила: «Не знак уважения, а знак унижения».
Андре Мишель, которую я неоднократно цитировала выше, может рассказывать о «гротескном феминизме» американцев часами.
Однажды ее коллега, профессор из Сорбонны, приглашенный на один семестр в очень известный американский университет читать французскую литературу, внезапно был вызван в администрацию. Ему сообщили, что он срочно должен оставить университет, хотя прошло всего три недели. Что случилось?