Скажи миру – «нет!»

Саня, как и следовало ожидать, спустился со своего насеста, когда все уже было готово. Но вел он себя так, словно занимался единственно важным делом в то время, как все остальные ваньку валяли.

– В общем, чудищ ваших нигде не видно, – заявил он, садясь к огню. – Зато Колька с Валюшкой волокутся, чего-то несут. Минут через двадцать будут здесь.

– Слава коммунистической партии, – выдохнул Игорь. Судя по всему, он и правда беспокоился за сестру.

Наши охотники появились раньше, чем через двадцать минут, – усталые куда больше нашего, но довольные. Да и как же иначе – Колька тащил на плечах крупненькую косулю, уже выпотрошенную.

– Дичи – еще больше, чем на прежнем месте, – восторженно докладывал он, усаживаясь возле огня. – Тут для охотников – рай!

Выяснилось, правда, что косулю убил не он, а как раз Ленка – одной пулей из аркебузы. Как она объяснила – убивать косулю ей было очень жалко, но сильно хотелось есть.

Ее слова сопровождались сочувственными репликами. Косулю под шумок освежевали, оттяпали копыта и голову, после чего она перестала вызывать сочувствие и на импровизированном вертеле была водружена над огнем. Затем все расположились у костра и довольно примолкли. Косуля шкворчала, капая жиром. Расставленные у огня котелки (они были у всех – оттуда же, откуда и оружие) побулькивали и пахли малиновыми листьями.

– А все-таки здорово, ребята, что у нас кое-какие навыки есть, – довольно заметила Ирка Сухоручкина. – Иначе сидели бы мы на грибной диете и слушали, как животы поют.

– Давайте и правда споем, – предложил Сергей, – пока косулька жарится. Чтоб заглушить животы.

Вокруг засмеялись. У нас петь любили не меньше и не больше, чем в любой туристской компании (другое дело, что у нас, в отличие от большинства таковых, имелся свой поэт – Игорек Басаргин). Вообще это здорово – собравшись вечером у огня рядом с друзьями, ощутить себя действительно единой компанией, где один за всех и все за одного. А лучшего средства, чем песня, для этого нет. Не придумали пока…

Солнце садится за лес на востоке. Небо розовое, как неоновая лампочка. Вокруг холма – уже ночь с ее странными звуками и осторожной жизнью, не всегда понятной и временами страшноватой. Но огонь горит, топлива запасено на всю ночь и больше, лица друзей вокруг, вкусные запахи расползаются, утверждая, что и здесь человек – хозяин. А еще это странное чувство, которое не передашь словами. Нет, не любовь, а… что-то такое ко всем, кто рядом, из-за чего они становятся самыми близкими в мире.

Даже если не вспоминать, что в этом мире у тебя и правда нет никого ближе…

…Интересно, а те, чья могила – там, у подножия, в сгустившейся темноте, – у них тоже были такие вечера?..

…Как отблеск от заката, костер меж сосен пляшет.
Ты что грустишь, бродяга? А ну-ка, улыбнись!
И кто-то очень близкий тебе тихонько скажет:
«Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались!»[6]

Допели… Помолчали… Ленка Черникова со смехом спросила Игоря:

– Басс, ты «Зверя Кикизела» ведь дописал? Окончание прочитай, а?

Все оживились, посыпались просьбы. Игорь не стал ломаться – взмахом руки установил тишину, сделал серьезное лицо…

…Сучья жареные трещали,
И стонали голодные дети:
«Ах, как хочется есть, Ванюша!»
«Хлеба нет ни куска, Надюша!»
Тут подходит к ним Зверь Кикизел.
Говорит он им: «Здравствуйте, дети!
Что в лесу этом вы потеряли,
Среди нечисти дикой и злобной?»
«Здравствуй-здравствуй, товарищ Мясо!!!» —
Закричали голодные дети —
И набросились, и сожрали,
Только-только чуть-чуть обжарив…
…Вот идут тропинкой волки да лисы.
Несут бабке обгорелые кости.
Вот идут и дорогой рыдают:
«Ой зачем ты гулял по лесу, Кикизел?!
Аль не знал, кого в чаще ты встретишь?!
Пионерия – наша сила!
Пионерия – наша слава!
Пионерия – наши дети!
Наши лучшие дети на свете!»

– Программа «Взгляд», – оценил Вадим, когда все просмеялись, после чего на редкость гнусным голосом проревел первые строчки из наутилусовской «Хлоп– хлоп» – раньше, чем Наташка Крючкова заткнула ему рот.

Наташка Мигачева попросила, тыча в косулю коротким ножом:

– Олег, может, ты чего-нибудь прочитаешь?