– Забыл, – признался я. – Это какой же?.. А, да, девяностый… Два с половиной года мы здесь…
– Отмечать-то будем? – допытывалась Танюшка.
Я пожал плечами:
– Да почему нет? Давай отметим всем назло. Правда, торт, кажется, печь не из чего?
– Ну, это как сказать, – загадочно произнесла Танька.
Я заинтересовался:
– Что значит «как сказать»?
– А то и значит, – отрезала она. – Олег, смотри! – Она резко села, словно в ней распрямилась пружина.
Я тоже сел.
Примерно на половине расстояния между нашим островом и Сан-Мигелом двигался корабль. Расстояние было большим, но солнце светило вовсю, и я увидел белый яркий парус с каким-то рисунком, различил узкий корпус драккара северной постройки…
– Лаури? – спросила Танюшка нейтральным тоном.
Я вгляделся:
– Нет, у Лаури на парусе алый крест, а тут что-то сложное нарисовано… Идет на восток, наверное, из Америки… Помнишь, Лаури говорил, что знает еще около двадцати таких, которые на драккарах плавают?
Танюшка кивнула и ничего не стала говорить. Мы молча сидели на песке и провожали корабль взглядами до тех пор, пока даже парус не перестал светиться ослепительным язычком белого пламени.
– А все-таки интересно, что же там, в Америке? – сказала Танюшка, скрестив ноги и берясь за их большие пальцы.
– Статуи Свободы там точно нет, – уверенно сказал я.
– А помнишь, – вздохнула Танюшка, – мы хотели посмотреть весь-весь мир?
– Помню, – отрезал я, поднимаясь и широко шагая к шалашу.
Я достал из ножен палаш и тщательно осмотрел клинок. Вытянул перед собой руку, несколько раз качнул оружием. Нет, слабее я не стал. И рука еще не отвыкла… Я подцепил перевязь, отошел в сторону. Выпустил палаш (он вонзился в песок) и, достав ножи, метнул их один за другим. Они воткнулись впритык в ствол пальмы, росшей в двадцати шагах.
– Попробуем?
Я оглянулся. Танюшка стояла позади с кордой в руке, широко расставив ноги.
– Давай. – Я взялся за рукоять палаша. – С этого и начнем празднование Нового года. Досрочно…
…Мы дрались «для красоты». Такие схватки хорошо смотрятся со стороны, восхищая и ужасая несведущих зрителей, а на самом деле – акробатика пополам со спортивным фехтованием. Можно, например, как в китайских кино, присеть красиво на отставленной в сторону ноге, обеими руками держа поднятый клинком вверх палаш… Красиво, только глупо, потому что у китайца туловище к ногам относится как 1:1, а у белого – как 1:1,5, а значит, в такой стойке у белого центр равновесия начисто разбалансирован. Зачем при этом так держать оружие – не знают даже сами китайцы.
Но красиво. Сколько я
…Ооопп! Избегая Танюшкиного удара, я кувыркнулся с опорой на левую руку, и Татьяна даже захлопала в ладоши, хотя кувыркаться учила меня как раз она сама. И так же, хлопая, плавным перекатом ушла от моего выпада.
– Красиво, – оценил я, отдавая честь палашом и вонзая его в песок. – Поборемся?
– Давай лучше сразу, – предложила девчонка, так же вонзая свою корду.
– Что сразу? – не понял я.
– То, чем кончится наш спарринг. Чего тянуть?
– Татьяна Бурцева, вы испорченная девчонка, – покачал я головой. – Ну, Тань, я серьезно, просто хочу кое-что припомнить!
– Ну… – Она усмехнулась. – Н-на!
Я еле уклонился от страшного – без преувеличения! – хлеста ногой в голову. В самбо и боксе, которыми мы занимались, ничего подобного не было, но Танюшка во время наших нескольких «сеансов» общения с французскими компаниями усердно училась у них саватту, что в сочетании с навыками гимнастки давало сокрушающий эффект. В следующую секунду, подпрыгнув, я спасся от обманчиво плавного низкого удара в голень.
– Ого…
Танька, опершись на ладонь, выкинула вверх – мне в голову – левую ногу. Я нырнул под нее, подсек ей другую ногу и опорную руку своей ногой, но она не упала, а ловко перекатилась через плечо – и встала на ноги. На губах у нее была усмешка.
– Продолжим сеанс?
– Ты для меня слишком ловкая, – ответил я, любуясь ее собранными движениями. – Но попадешься мне в руки – берегись!