Скажи миру – «нет!»

Ах, как много выпало снега.
Да как же когти рвать поутру.
Одиноким волком я бегал
И одиноким волком умру.
След саней пурга заметает.
Не достать их – слаб стал и стар,
Ах, кабы я общался со стаей,
Был бы хоть какой-то навар.

Я бы залетел на оглоблю —
Оттолкнуться легче с нее,
А потом за гриву ли, в лоб ли —
Что мое, волки@@, то мое.
Я в удачу сызмальства верил,
Мне удачи не занимать.
А я из всех на свете артерий
Сонную люблю обрывать.

Ты как дашь по ней правым нижним,
Дернешь влево – и нет проблем.
Стая мигом кровищу слижет
До залысины на земле.
И обнимет меня волчица
За детей, растуды в качель.
А это надо же так напиться
Родниковой воды в ручье.

Это надо же так объесться
Той коровы, в прошлом году.
А поливай, семья моя, лесом,
Без добычи я не уйду.
Люди пьют на радостях водку
И целуют ружья взасос.
И вот волчонок мой самый кроткий
Пулю взял, как мяса кусок.

На луну я выл, захлебнулся
Непроглоченной вязкой слюной
И от этой песни заснул сам,
Чтоб очнуться с новой женой,
Чтобы снова взять это тело,
Без которого мне не жить.
Чтобы снова пурга свистела,
Ты, последыш, не тужи.

Одинокий волк – это круто,
Но это так, сынок, тяжело —
Ты владеешь миром, как будто
И не стоишь в нем ничего.
Ах, как много выпало снега.
Да как же когти рвать поутру.
Одиноким волком я бегал
И одиноким волком умру,
Умру.

Александр Розенбаум

…– Слушай, Джек, – сказал я, протягивая руки над огнем, – хочешь идти с нами? К нам?

Он посмотрел на меня. Потом – на Танюшку. В лес. И только после этого ответил, глядя мне прямо в глаза:

– Пойду, Олег.

* * *

Если Джек и голодал, то, во всяком случае, ходить на лыжах это ему не мешало ничуть. Он шел первым, и я видел его спину. Мы спешили, хотя на этот раз было ясно – успеем до нового похолодания. Да и места пошли знакомые – сюда мы забирались во время охотничьих экспедиций.

Почему-то мы были уверены, что в знакомых местах с нами ничего не может случиться. Как будто не убивают людей на пороге родного дома, а то и в своей постели…

…Урса выскочили из-за заснеженных елок, и было их трое – казавшиеся еще более крупными из-за мехов, они неслись по сугробам, проваливаясь в них, но легко выметывали себя обратно. И выли, как дикие звери, решив, должно быть, с ходу смять троих усталых лыжников.

И ведь честное слово – у них бы это получилось! Я не сразу расстегнул пальцами в меховой краге задубевшую на морозе застежку кобуры нагана, при этом очень спокойно думая, что вот сейчас меня убьют из-за того, что я так и не удосужился переделать крышку. Танюшка из-за меховых рукавов никак не могла дотянуться до аркебузы за спиной – она повесила оружие по-походному.

И только наш новый знакомец действовал…

Да нет. Я не знаю, как назвать то, что он делал. Наверное – искусство. Страшное, купленное тем, через что лучше не проходить…

…Левой рукой он выдернул из чехла лук – щелкнула тетива, – а правой из колчана – стрелу, мгновенно перебросив ее в зубы. Движением всего тела согнул лук, удерживая его левой, а правой накинул на верхнюю часть дуги кожаную петельку тетивы. В руках у него оказался огромный «лонгбоу» – английский лук размером даже больше, чем виденные мной у людей Свена или ван дер Бока. Лук выше человеческого роста… Я и понять ничего не успел, а рука Джека молниеносным движением растянула тетиву к уху, и с коротким щелчком вперед метнулась метровая стрела.

До первого урса оставалось шага три, не больше. Удар стрелы бросил его назад и буквально пришил к бежавшему следом. Столкнувшись, оба рухнули в снег замертво, а стрела… стрела полетела дальше и зарылась в снег метров за сто от нас.

Этих двух секунд мне хватило, чтобы выдернуть из чехла метательный нож, – и третий урса покатился по склону, поднимая вихри сухого снега.

– А ножи ты бросаешь неплохо, – совершенно спокойно отметил Джек.