Скажи миру – «нет!»

Костер у подножья зеленой горы,
Тропа наугад и на ощупь.
Кому эта радость – ночные костры,
И разве остаться не проще?
И ради чего ты оставил свой дом —
Отчаяния, ссадин и пота?
Что могут увидеть глаза за горбом
Последнего дальнего взлета?
Пусть новые горы взойдут за хребтом —
Движенье дороже итога,
И дело не в том, что отыщешь потом,
А в том, что подарит дорога…

Я подтолкнул в огонь несколько полешек, выпрямился, удобней привалился к камню.

…Тепло костерка, чистоту родника,
Скупое нещадное время
И то, что не названо словом пока,
Но властно над каждым и всеми…
Костер у подножья зеленой горы,
Тропа наугад и на ощупь.
Кому эта радость – ночные костры,
И разве остаться не проще?[14]

– Ребята, – вдруг сказала Кристина, – я вот что подумала… – стало тихо, хотя и без этого разговоров почти не было. – Вот мы сидим тут вместе все. По-моему, нам хорошо… – Это звучало немного смешно, но никто не засмеялся. – Я вот что хочу сказать… – Обычно Кристина за словами в карман не лезла, так что ее неожиданное косноязычие само по себе удивляло. – Я хочу сказать, что я, Кристина Ралеска, клянусь, – она протянула руку над огнем, – я всегда останусь со своими друзьями – плечом к плечу в радости и горе, до самой смерти, какой бы она ни была.

Вновь повисло молчание. Кристина села.

А я – встал. И, протягивая руку над огнем, обвел всех взглядом…

Сколько б ни стерлось лет
С тех незабытых пор —
Молча мне смотрит вслед
Школьный пустынный двор.
Ждет он шагов твоих,
Чтоб их легко узнать.
Разве он может их
Взять и под дождь прогнать?

Нам не дано пустить
Жизнь-кинопленку вспять —
Вовремя что-то простить,
Вовремя что-то понять,
Не упустить тот миг,
Что нам дарила жизнь…
Что ты раскис, старик?!
Мы ведь с тобой – держись!

Будет снова листва кружить,
Будет слово стихи рождать —
Обязательно будем жить,
Обязательно будем ждать!

Обязательно будем жить,
Обязательно будем ждать![15]

Рассказ седьмой Люди крови

Ты должен быть сильным
Ты должен уметь сказать
«Руки прочь, прочь от меня!»
Ты должен быть сильным —
Иначе зачем тебе быть?!

«Кино»

Я проснулся около семи – по ощущению, потому что не особо смотрел на часы, а свернулся удобнее в спальнике и остался лежать, с наслаждением переживая минутки приятного безделья. Судя по всему, никто не вставал еще, кроме дежурных.

Наверное, я бы опять уснул, но послышались шаги, голос Андрюшки Соколова что-то спросил, и я понял, что ошибся, – не семь, а восемь, смена часового. Начал подниматься кто-то – я вспомнил, что сейчас идет Мордва, и, со вздохом откинув клапан спальника, сел, кивнув всем, кто не спал.

Андрей, стоя у огня, стягивал куртку. Игорь, сидя на лежаке, шнуровал сапоги. По другую сторону костра сидела Ленка Власенкова с блокнотом на колене, а Наташка Бубненкова, пристроившись рядом с ней на корточках, мешала в побулькивающем котелке. В нашем жилище было достаточно тепло, хотя по полу, как всегда, поддувало. Я влез в штаны и отправился в угол умываться.

– Все тихо? – плескаясь водой из котелка, я искоса посмотрел на Андрея. Тот помотал растрепавшимися волосами, потом зевнул:

– Холодно… А так все тихо. Волки опять подходили к низу тропинки, дальше не пошли.

– Поел?

– Поел час назад… Я ложусь.

– Я пошел, – сказал Игорь, затягивая капюшон. – Когда чай вскипит – вынесите мне.

– Вынесут, иди. – Я проводил его до выхода, постоял, ежась, пока Игорь не занял место, и вернулся к огню. – Правда холодно… Чем кормите?

– Гуляш. – Наташка куском кожи прихватила ручку котелка, переставила на камень. – Немного… Еще вон там чай брусничный заваривается… Олег, я тоже пойду спать, ладно? Всем ведь уже вставать пора.

– Иди, конечно. – Я окликнул Андрея, который еще не лег: – Кинь сапоги… Оп. Спасибо.

– Лен, – обратился я к Власенковой, – ложилась бы ты спать тоже. Что я тебя, как маленькую, загоняю? Ведь каждый вечер почти!