Сказать почти то же самое

Не говоря уже об искушении убрать все «м’сье». Во французском м’сье используется чаще, чем синьор в итальянском. Во Франции поныне случается, что двое соседей по дому, входя в лифт, могут поприветствовать друг друга словами бонжур, м’сье, тогда как в итальянском достаточно сказать буонджорно, чтобы не прибегать к излишним формальностям.

Умолчим о том, сколько раз слово м’сье встречается в романах XIX в. Действительно ли нужно переводить его, даже если говорят друг с другом два человека, равные по положению? Сколько страниц можно было бы сэкономить, убрав все эти м’сье?

Тем не менее именно здесь я ощутил немалые затруднения. Наличие всех этих м’сье не только придавало всей истории «французистость» и указывало на XIX в., но и было частью стратегий уважительного поведения, существенных для того, чтобы понять отношения между персонажами. Именно тогда я задался вопросом о том, дозволено ли переводить je vous en prie («прошу Вас») как бог на душу положит, то есть «прошу» (vi prego), или же правы были старые переводчики издательства Сондзоньо, писавшие «прошу Вас» (ve ne prego)[108].

И вот здесь-то я сказал себе, что у всех длиннот, которых мне хотелось избежать, и у этих трехсот пятидесяти по видимости бесполезных страниц была основополагающая стратегическая функция: они создавали ожидание, замедляя развязки событий, они были коренным образом необходимы для этого шедевра мести – как блюдо, которое подают холодным. Именно тогда я отказался от своего предприятия, решив, что в отношении применяемой повествовательной стратегии «Граф Монте-Кристо» написан если и не хорошо, то уж конечно как надо, и по-другому написать его было нельзя. Дюма, пусть даже под давлением забот не столь возвышенных, в конце концов понял: если «Три мушкетера» должны развиваться стремительно, поскольку нам интересно, как из всего этого выпутаются другие, то «Граф Монте-Кристо» должен идти медленно и неправильно, поскольку повествует он о нашей тревоге. Всего несколько страниц, чтобы узнать о том, что де Жюссак потерпел поражение на дуэли (все равно читателю никогда не придется обнажать шпагу у монастыря босоногих кармелиток), и множество страниц – чтобы изобразить невыносимо растянутое время наших фантазий, занимающих целую жизнь, полную неудовлетворенных желаний.

Не исключено, что когда-нибудь я вернусь к своим замыслам и все же решу сделать этот псевдоперевод. Но его следует подать как адаптацию, как двойную работу. Придавая книге изящество, я должен предполагать, что читателям уже известно оригинальное произведение, но они находятся в иной историко-культурной ситуации, они уже не разделяют страстей Эдмона Дантеса, смотрят на его судьбу остраненным и благожелательно-ироническим взором нашего современника и хотят, больше не плача вместе с этими героями, испытать радость, открыв для себя, сколько стремительных ходов совершил Монте-Кристо, чтобы довести до конца здание своей мести.

5.6. Возмещать за счет переработки

В данном случае речь пойдет о том, что я назову радикальной или абсолютной переработкой и о чем буду говорить в главе 12. Однако сейчас мне хотелось бы рассмотреть такие ситуации, когда из уважения к тому воздействию, которое стремился оказать автор текста, мы получаем разрешение испробовать переработки частичные, или локальные.

В моем «Имени розы» появляется персонаж по имени Сальватор, говорящий на языке, составленном из обломков различных языков. Конечно, в итальянском тексте использование иностранных слов создает эффект «остранения», но, если бы персонаж говорил Ich aime spaghetti («Ихь эм спагетти»), а английский переводчик передал бы это многоязычное выражение как I like noodles («Я люблю лапшу»), «вавилонский» эффект был бы утрачен. Итак, вот мой оригинальный текст и то, как переводчикам удалось, используя соответствующие языки и культуры, передать фразы моего персонажа: