Сказать почти то же самое. Опыты о переводе

По-итальянски эта история возможна, поскольку местоимение sua может означать как «свой» (т. е. принадлежащий Росси: «идет к себе домой, занимается любовью со своей женой»), так и «Ваш» (т. е. директора: «идет к Вам домой, занимается любовью с Вашей женой»). Лишь перейдя на «ты», Бьянки может избавиться от двусмысленности и открыть директору глаза на эту тайную связь («идет к тебе домой [a casa tua], занимается любовью с твоей женой [con tua moglie]). Это невозможно перевести ни на французский, ни на английский, ни на немецкий[69]^*, где в распоряжении говорящего имеются пары притяжательных местоимений свой, его, ее / «Ваш, твой»: французские sa / votre, английские his / your, немецкие seine / Ihre. Возместить эту потерю невозможно, так что приходится отказаться от перевода – или, если в каком-нибудь романе этот анекдот характеризует любителя игры слов, можно попробовать пойти на переделку, то есть найти равносильный анекдот (но об этом мы поговорим ниже).

К счастью, эти случаи не столь уж часты. В большинстве других случаев встают проблемы утраты, всегда частичной, как в приведенном примере со словом chaumi`ere, и можно попытаться найти соответствующее возмещение этой утраты.

5.1. Утраты

Не раз отмечалось, что язык «Сильвии» лексически беден. То и дело наталкиваешься на многократно повторяемые слова: кожа крестьян всегда hal'ee («загорелая»), видения – розово-голубые или розово-белые{ 37}, оттенки синего или синеватого цвета появляются восемь раз, розовые тона – девять раз, пять раз появляется эпитет vague («смутный», «неясный») и девять раз – слово bouquet («букет»). Однако, прежде чем говорить о лексической бедности, следует поразмыслить о той игре соответствий (в бодлеровском смысле слова{ 38}), которую текст затевает между различными образами. Поэтому правило должно быть таким: никогда не обогащать лексику автора, даже если чувствуешь искушение сделать это. К сожалению, иногда переводчик вынужден вносить некоторые изменения.

Рассмотрим случай слова bouquet («букет»). Я говорил, что оно появляется девять раз, и вполне ясно, почему Нерваль пользуется им столь охотно: тема дарения цветов проходит через всю новеллу, цветы преподносятся Изиде, Адриенне, Сильвии, Аврелии, тетушке, а в придачу в одном месте появляется даже bouquet de pins («сосновый букет»). Эти цветы переходят из рук в руки, как некий скипетр в ходе некой символической эстафеты, и было бы хорошо, чтобы слово оставалось одним и тем же, дабы подчеркнуть повторяемость этого мотива.

К несчастью, на итальянский слово bouquet нужно было бы переводить как mazzo («букет», «пучок», «связка», «пачка»), а это не одно и то же. Не одно и то же, ибо французское bouquet влечет за собою также коннотацию с тонким ароматом и предполагает наличие цветов и листьев, тогда как итальянское mazzo может означать также пук крапивы, связку ключей, груду чулок, носков или тряпок. Поэтому bouquet — слово изящное, тогда как mazzo таковым не является и наводит на мысль о таких грубых словах, как mazza («дубина»), mazzata («удар дубиной») и ammazzamento («убийство»); оно какофонично и звучит как удар хлыста.

Я завидую Сибурту, которому удалось воспользоваться словом bouquet семь раз из девяти, но Вебстер признает это слово английским. Правда, так же поступают сейчас и итальянские словари, но в обычном словоупотреблении bouquet используется для обозначения аромата и вкуса вина («букет вина»), а применительно к букету цветов оно звучит как галлицизм. Я считаю, что в переводе с французского нужно избегать галлицизмов, как нужно избегать англицизмов в переводе с английского[70]. Поэтому мне пришлось при необходимости разнообразить варианты перевода, выбирая между венками (serti), пучками (fasci) и букетиками (marzolini) в зависимости от каждого конкретного случая. Я утешал себя мыслью о том, что, теряя слово, я не потерял образа дарения цветов и постоянное возвращение этого мотива сохранилось. Тем не менее я осознаю, что предал стиль Нерваля, остающийся стилем даже в повторах.