Сказания о славном мичмане Егоркине

– Опять мы про… это самое… ту сра… среднюю русскую лодку! – якобы докладывал один, другой обормот изображал английского командира и что-то говорил, размахивая руками. – Не верю! – заливался смехом третий, – английский офицер таких слов просто не может знать!

На сигнальщиков дружно цыкнули и они словно испарились с глаз долой – на всякий случай. А то старпом сразу вспомнит, что и где у нас загажено, а это – бандитизм.

Меж тем, фрегат дал ход. Густой, сиреневый с черным, дым повалил изо всех его газовыхлопов не прогретых, экстренно запущенных машин. Под форштевнем вспух упругий кипящий бурун. Корабль начал сближаться с нами, намереваясь пройти у нас где-то по корме на близком расстоянии, всего в паре кабельтовых.

– Ищи ветра в поле! – злорадно засмеялся командир и скомандовал: – Вахтенный офицер! Пусть штурман пожелает англичанину на 16-том канале доброго утра и счастливого плавания!

Штурман, вполне сносно владевший разговорным английским, так и сделал, в ответ получил тоже вежливое: – Наилучшие пожелания! И удачи, тоже!

– Молодец англичанин! – одобрил командир, – умеет держать фасон!

И тут с их корабля заметили плакат на «уголке». Британские матросы на верхней палубе фрегата стали показывать на «уголок» руками, смеяться, а некоторые даже с фотоаппаратами прибежали, стали ими щелкать, увлеченно фотографируя наш борт.

– Ну, никакой дисциплины на флоте «владычицы морей»! – искренне возмутился старпом: – Боевая тревога сыграна, а они ведут себя, как туристы на пароме!

– А чего там они, на «уголке» – то, увидели? – подозрительно спросил командир, вдруг обеспокоившись…

– А там, товарищ командир, я заставил Остросаблина нарисовать голову Буратино, дразнящего англичан «носом»! Хотели было «фигу» свернутую изобразить, да художник отговорил, мол, могут не понять – мало ли что у англичан такая фигура обозначает! А Пиноккио или Буратино, по – нашему, все читали! – ответил я со знанием дела. Но в это самое время волной, разбегавшейся от острого форштевня фрегата наш «уголок» развернуло в сторону сигнального мостика. И тут мы увидели шедевр этого нашего Крамского-недоучки.

– Это – но-о-о-с? – спросил, взрыднув, замполит и захохотал. Потом заржали все! Даже командир. Но – кроме меня и боцмана. Даже старпом невинно молвил: – Я, конечно, не большой специалист по художественной пластике, может быть, надо с доктором посоветоваться? Только мне кажется, что это не совсем, чтобы буратинный нос… отя размеры – да,… но все равно – это не нос!

Нет, конечно, рисунок был выполнен на хорошем техническом уровне, в классическом стиле, со знанием пластики. Безо всякого там сюрреализма – тут я кое-что понимаю. Чувствовалась школа и профподготовка!

Очень натурально, крупно, в деталях на загрунтованной доске, прикрепленной к одной из поверхностей отражателя, была любовно и со знанием предмета выписана… здоровенная передняя подвеска к мужскому телу в боевом расчехленном состоянии, со всеми складками, жилками и морщинками, да еще и раскрашенная в нужном месте вызывающей пожарно – яркой «аварийной» краской! Да-а-а, понимаю, англичанам было, на что посмотреть!

– Не, ну правильно! Что там англичанам гадать, что эта фигура вашего творчества может означать? Так вы сразу – чтобы, так сказать, разрешить – раз и навсегда, «математическую неоднозначнось». Нет, замполит, молодцы наши орлы, а?

– Остросаблин, урод, гад, сволочь, убью! – заорал я, сразу забыв о командире, и, как пьяный зулус перед атакой, издал непередаваемый боевой клич. Трактовка моего задания у него вышла уж слишком вольной! Полет его художественной фантазии мог выйти мне боком!

– Нет, Егоркин, встанешь в очередь! – мстительно прошипел боцман – Он извел мою последнюю заначку «аварийки»! Это ж такой дефицит, а он, гад… Короче, ищите себе нового «комода»! Если сейчас его первым поймаю – считай эту должность вакантной! – боцман уже раскраснелся и пошел пятнами, срываясь с места. Черт с ним, с этим британским-то юмором, но где я возьму теперь аварийки?! – тут он расстегнул свою тесноватую тропичку и проревел:

– Ну, одесская твоя морда, кто не спрятался – я не виноват! – и ловко и быстро слетел вниз по трапу – на поиски художника. Только напрасно!

В это время над нами кружил вертолет, а Остросаблин с другого борта сигнального мостика показывал его пилотам большой плакат с лаконичной надписью: «2: 0».

– А подать мне сюда Егоркина вместе с его бандой! – прозвучал голос командира по трансляции. Команда, была, конечно, неуставная, нестандартная, но пришлось идти… Но вопреки вполне оправданным ожиданиям, нам объявили благодарность – за проявленную военную хитрость и смекалку.

– Я строг, но справедлив! – шутливо изрек командир.

«Правильно, правильно! Да хвали сам себя, а чтобы ругать – других завсегда хватит!» – ответил я, но это уже мысленно, где-то глубоко про себя.

А командир вызвал к себе в салон командира группы электриков, боцмана и меня, достал из шкафа две бутылки вина, редкие деликатесные консервы.

– Вот! сказал он и обвел этот натюрморт рукой: – Дар подводников! – лаконично пояснил свою щедрость.